В целом против такого плана я ничего не имел, но был риск, что раньше утра капитан ответ не получит. А это сильно напрягало. К моей радости, наши преследователи не рискнули идти через границу — понимали, что у них не хватит сил, чтобы отбить нас у российских пограничников. Но в любой момент к ним могло прийти подкрепление.

Я, конечно, надеялся, что наш трюк с ногами Яроша сработал, но какие гарантии у меня были, что на заставе нет предателя, и информация о трёх молодых людях и безногом мужчине уже не ушла в Германию? Таких гарантий не было. Значит, заставу могли атаковать в любой момент.

Мы сидели с Воробьёвым в его кабинете, и я уже минут двадцать уговаривал его разрешить мне сделать звонок.

— Господин капитан, — произнёс я чуть ли не в сотый раз. — Мне действительно очень надо позвонить.

— Сожалею, но это запрещено, — так же в сотый раз повторил свой ответ Воробьёв.

— Нам всем очень надо, чтобы я позвонил.

— Нам? — удивился начальник заставы. — Мне не надо.

— Надо. Очень надо. Есть большая вероятность, что в любой момент ваша застава будет атакована.

— Не думаю, что поляки посмеют.

— А я не говорю о поляках. Речь о немцах. Тот безногий пленник — настолько ценный кадр, что ради того, чтобы его отбить, немцы вполне могут решиться на атаку заставы. Вам нужна защита.

— Хорошо, я попрошу подкрепления.

— Вы не понимаете, вам нужна очень сильная защита и немедленно, а нам нужно как можно быстрее покинуть это место и уехать в столицу.

— Вы покинете это место, как только на этот счёт будут соответствующие распоряжения.

— Господин капитан! Не делайте глупостей, дайте мне телефон!

— Вопрос закрыт! Телефон я Вам не дам! — довольно грубо произнёс Воробьёв и хлопнул ладонью по столу, правда почти сразу же смягчился и добавил: — Но я могу напоить Вас чаем.

Мне очень хотелось сохранить в тайне, что я работаю на КФБ и выполняю секретное задание, но, похоже, это было невозможно. И если о задании я ещё мог умолчать, то о связях с КФБ имело смысл рассказать, иначе шансов на звонок просто не было.

— Хорошо, — сказал я капитану. — Я назову Вам имя человека, которому собираюсь звонить.

— Мне это совершенно неинтересно, — ответил Воробьёв.

— Но я всё же скажу. Я собираюсь позвонить генералу Милютину. Если Вы не в курсе, то это руководитель столичного управления КФБ.

— Я знаю, кто такой Милютин.

— Тогда Вы тем более должны мне дать позвонить!

— Я Вам ничего не должен. Если у Вас есть какая-то информация для генерала Милютина, можете нам её сообщить, утром мы передадим её в канцелярию столичного управления КФБ.

— Капитан! — я начал заводиться. — Вы действительно не понимаете, что в любой момент, здесь всё разнесут? Вас не спасёт ваша оранжевая защита! Сюда придут одарённые более высокого уровня. И для вас это будет полный конец — если не погибнете во время нападения, то пойдёте под трибунал!

— С чего это вдруг под трибунал? — совершенно спокойно поинтересовался Воробьёв.

— С того, что я Вам официально заявляю: мне нужно позвонить генералу Милютину и передать ему крайне важную информацию! Информацию исключительной государственной важности! Ваше нежелание мне помочь я расцениваю, как попытку саботировать передачу этой информации и желание поставить под удар заставу! И трибунал будет считать так же! Дайте мне телефон!