Но, всё равно страшно так, что холодный пот прошибает. Но вдруг лицо в толпе урок. Знакомое! Так это же… это «Фифа»!

И куда-то ушёл, исчез страх.

– «Фифа»! – крикнул «Студент». – Не жить тебе!

Щерится «Фифа», признал зэка-доходягу с зоны своей.

Метнул взгляд «Крюк» – видать, знакомый у «Студента» среди урок сыскался, тесен мир зэков, каждый каждого если не на зоне, так на этапе встречал, в вагоне столыпинском или в «крытке». Смотрит… Видит… Точно – «Фифа» это!

– Готовься фраерок! – орёт, рисуется, играет заточкой «Фифа». – Давно тебя искал кишки выпустить.

Ржут, гогочут урки, но вперёд не идут, тянут время.

– Ну, вот и славно, – шепчет «Крюк». – Подфартило тебе, пацан, можешь поквитаться теперь за «Летуна» и за «Деда». – И в лёгкие воздуха набрав, гаркнул так, что в ушах зазвенело: – А ну, ша! Стоять! Всем стоять!

Замерли урки и зэки тоже.

– Пусть двое сшибутся. Ты… – показал «Крюк» пальцем на «Фифу». – И ты… – подтолкнул вперёд «Студента». – А мы поглядим, кто кого на тот свет спровадит.

Загалдели урки – дело! Лучше так, чем сразу на ножи.

– Зарежет он меня, – обречённо сказал «Студент».

– Или ты его, – зло ответил «Крюк». – А коли струсишь, сбежишь – я тебя! Слово!

«Фифа», весь как на шарнирах – ножками переступает, заточку с руки на руку перебрасывает. Наверное, боится – все боятся, – но виду не подаёт, рисуется перед приятелями своими.

– Молись богу, фраер… – Стянул, бросил под ноги фуфайку, рубаху на груди от груди до пупа рванул – куражится, пугает.

Но отчего-то спокоен фраер, смотрит с ненавистью, но не суетится, не грозит.

– Пошёл! – толкает «Студента» в спину «Крюк», чтобы тот не перегорел, злобу не растерял.

Не поднимая ножа, шагнул вперёд «Студент», грудь под удар подставляя. Притихли урки – не так должен вести себя фраер, совсем не так.

А он – так! Идёт, наступает, глаз от врага не отрывая, и пятится невольно «Фифа», и расступаются в стороны блатные, коридор образуя.

Шаг… Еще…

Только некуда дальше идти «Фифе», спиной в стену упёрся. А фраер идёт, как будто сто жизней у него! Оглядывается растерянно «Фифа», но не находит сочувствия в приятелях своих – жесток мир блатной, никто никого не жалеет, каждый сам за себя – «умри сегодня ты…» Спасует теперь «Фифа» – опустят его свои же, блатные. Нет у него иного выхода, как драться, хоть даже умереть.

– Ну всё, фраер, кишки свои жрать будешь! – грозит, распаляет себя «Фифа».

Да вдруг заточку с руки на руку перебросив, от стены оттолкнувшись, кидается вперёд и тут же вбок и достаёт до груди врага – чиркнул поперёк, рубаху надвое располосовав и кожу, отпрыгнул ловко назад. Закапала кровь. Взвыли восторженно урки.

Только не отшатнулся, не отступил фраер, видно, не зря его колотили зэки на рукопашке, не зря молотил, не жалеючи, «Крюк», к пользе тыкали ножами деревянными. Не пугают его кровь и боль. Наступает он, как заговорённый.

– Умри, падла! – орёт, кидается «Фифа», чтобы врага добить, да вдруг видит в груди своей нож, что по рукоять вошёл и сердце его перечеркнул.

Стоит фраер в глаза ему смотрит, левой рукой заточку врага держит, не обращая внимание на то, что из ладони его кровь хлещет, а правой рукоять финки в чужое тело вжимая. Говорит зло: