– Чего приходили-то?

– Ну, как же… Возле дома – подмести. Флаг – повесить. Белье со двора – снять. Забор – покрасить. Мало ли, предпраздничных мероприятий у жителя Главной Улицы. День международной солидарности трудящихся, забыл что-ли? Вот и пришли напомнить. Потрудились солидарно, всеми ветвями власти, так сказать – ударно тряхнули… Давай, Юра, еще по глоточку – за родителей!

На улице беготня. Уходят последние жители. Наши занимают позиции. Биться, как в Сталинграде, мы не намерены, но и не тормознуть камрадов, не напомнить ребятишкам, что мы еще живы – тоже некрасиво.

Гирман, хапнув коньячку, надумал перекусить. Отошел от нас к дальнему провалу стены, поставил на кирпич консервированную кашу и малиновым пиротехническим огнем, ни разу не прожегши жесть, разогрел банку. Вытащив из кармана аккуратненький ножичек, неспешно выбрал нужное лезвие, отточенным движением – разумеется, не подставив пальцы под шипящую струю брызжущего жира – проколол дырочку и, так же размеренно, вскрыл цилиндр консервов до половины. "Гречка в соку молодого ягненка". Да-да! мы – поверили! Барашек – мой одногодка, не иначе… Надо будет подколоть Борю, узнать – кошерное ли? Ему, небось, хасидские ребе, когда выкупали из лагеря, – мозги от души прополоскали… Ухватив жестянку за отогнутый край, парнишка уселся на корточки, достал из разгрузки старинную мельхиоровую ложку и, по-собачьи, перекатывая рывками головы куски во рту, принялся есть. Кто бы представил, что отсутствие губ может превратить простейший процесс поедания банальной каши в номер прикладной эквилибристики. Вот у меня цирковая труппа подобралась: один в бане моется – в одиночку, другой – ест исподтишка…

Дэн машет с БТР – никак, Нельсон на связи? Не успел, как следует покаяться, тут за спиной, очень низко, словно предчувствие сердечного приступа, совсем негромко – ухнуло. Остатки полуразрушенной стены, похоронив под собой жертву вынужденной эвтаназии, кадрами старой кинохроники складываясь сами в себя, осели внутрь полуподвала.

– Какого хрена?! – Передерий шкодливым бурсаком, деловито насупил брови и сделал правильную рожу. Гирман с Антошей – морозятся. Юра задрав бровь, мстительно лыбится. И все – ни при чем… – Совсем малохольные?! Ну, на хрена – вы это сделали?!

– Да ладно, командир. Пес с ними. Пусть повозятся, носом пороют. Сейчас крупой заметет, хрен кого тут сыщешь. Передерий еще сюрпризов наставит…

– Юра! Мозги включите! Не найдут – пойдут за жителями, или за нами… Думать – надо!

– Та пусть прокатятся до Лутугино, тебе – жалко?!

– Блядь! Нэ злыть мэнэ, бо – покусаю! – что тут рассказывать, сейчас сами все увидят… – Дед! Прыгнул на Гусланчика – езжайте мосток минировать. Ждешь нас там. Прокоп! БТР – за промоину. Дэн – к "Корнету". Цель по команде. Антон – тоже. Все – на позиции… Бегом, мать вашу!

Через пятнадцать минут у изувеченного падением обломков лесочка хлопнул разрыв. Еще, чуток погодя – второй. Следом, через три с половиной минуты, на срезе холма нарисовалась КШМ и два "Тварды" по бокам. С двух сторон – охватывая поселок стальными клещами, задымили фланговые группы – по две БМПэшки, четыре БТРа и одному AMV со спаренной минометной установкой. Впереди и сзади каждый взвод подпирает по танку. Еще пять "крепостей" насчитал во фронтальной группе, вместе с "коробочкой" штаба и прикрывшей её своим уродливым профилем "Лоарой". В восьмикратный бинокль я отчетливо вижу на командирской машине белого кондора с молниями в лапах на смазанном наискось красном прямоугольнике… Вот кто, оказывается, миссией руководит… "Громовцы"