— Что летом будешь делать? — спросил Тревор и откусил бутерброд.

— Послужу у отца в фирме, в Афинах, — ответил я, — подзаработаю чуть-чуть и махну к Моник во Францию. Познакомлюсь наконец-то с ее родственниками.

Я улыбнулся Моник, и та ответила вымученной улыбкой. Она, похоже, обо всем забыла, хотя и трех месяцев не прошло с того дня, как мы с ней, разложив карту, выбирали маленькие винодельни и невысокие скалы и с упоением обсуждали малейшие детали нашего путешествия, словно собрались в экспедицию в Гималаи.

— Мы должны кое-что сказать тебе, — тихо проговорил Тревор, опустив глаза.

Я похолодел, а в груди у меня ухнуло.

— Я тоже собираюсь летом во Францию, — жуя, признался Тревор.

Что за бред он несет? Разве они не хотят рассказать мне обо всем? О том, как они оступились, о том, как моя отстраненность заставила Моник чувствовать себя одинокой и покинутой, о том, как Тревор в минуту слабости не удержался, — оправдания так себе, конечно, но я ждал их раскаяния, обещания, что подобное больше не повторится. Значит, напрасно ждал? Тревор поедет во Францию… Неужели они вдвоем решили проехаться по тому маршруту, который придумали мы с Моник?

Я посмотрел на Моник, но она тоже уставилась в землю. И тут меня осенила догадка. Я понял, что был слеп. Но слепотой своей я обязан им — они выкололи мне глаза. Меня захлестнула чернота, мучительная и всепоглощающая. Остановить ее я был не в силах, и желудок мой словно вывернулся наизнанку, наполняя нутро смердящей желто-зеленой блевотиной, которая никак не могла найти выхода: рот, нос, уши и глаза мои были зашиты. Поэтому блевотина ударила в голову, вытеснила оттуда мысли и грозила того и гляди разорвать череп.

Тревор собрался с силами. Готовился пройти «ключ». Он вдохнул поглубже, его широкие плечи и спина распрямились. Белая спина, та самая, которую я видел тогда через окно. Тревор открыл рот.

— А знаете что? — опередил я его. — Я бы перед отъездом еще один маршрут прошел.

Тревор и Моник растерянно переглянулись.

— Я… — начала Моник.

— Это совсем быстро, — заверил я ее, — я хочу «Исход».

— Да зачем? — удивилась Моник. — Ты же его сегодня уже проходил.

— Но сейчас я хочу пройти его фри-соло, — заявил я.

Они молча уставились на меня, и в повисшей тишине я разбирал даже разговор между скалолазом и страхующим в ста метрах от нас. Я опять обул скальники.

— Хорош прикалываться, — вымученно засмеялся Тревор.

По глазам Моник было ясно, что она поняла: я не прикалываюсь.

Я вытер жирные от крема руки о штаны, встал и подошел к скале. Маршрут под названием «Исход» мы знали наизусть. С веревкой мы его тысячи раз проходили. До «ключа» — самой сложной точки маршрута — идти просто, но в конце требуется на миг забыть о равновесии и ухватиться за небольшой скошенный уступ. В этот момент тебя держит только уступ. А чтобы камень не скользил, перед тем как схватиться за него, скалолазы суют руки в мешочек с мелом, поэтому даже с земли видно, что уступ белый.

Если тебе удалось ухватиться за уступ и повиснуть на нем, остается только уцепиться правой рукой за хват побольше, встать на «полочку» и пройти последние несложные метры. А добравшись до вершины, спуститься можешь уже без веревки с другой стороны скалы.