Особенно старался командир пулеметчиков — старший сержант Бабур, жгучий неженатый брюнет, имеющий значок рекордиста-двенадцатиборца и подержанную спортивную авиетку.

— А вот этот пулемет… Поглядите-ка на него, прекрасная Василиса! Он имеет калибр пятнадцать миллиметров и вес пули сто граммов. А благодаря своей выдающейся скорострельности каждую минуту он направляет на врага шестьдесят килограммов смертоносного вольфрамового вихря со скоростью два километра в секунду!

Василиса лишь ахала и зачарованно кивала.

В ее родной поселковой школе не проходили ни километры в секунду, ни вольфрам, ни калибр. Пятнадцать миллиметров — это много или мало?

Но женская интуиция подсказывала ей, что все это очень и очень круто.

Она легкомысленно улыбалась поющему соловьем неженатому брюнету, стреляя глазами так, как учила ее подруга Голуба, по золотому правилу «в угол, на нос, на предмет».

— А вот это, — сержант Бабур потряс перед Василисой трубой такого же темно-оливкого цвета, какой по странному совпадению имели пятисотметровые свечки инопланетян, воцарившиеся над ландшафтом. — Это — душа ближнего боя… Наш дорогой брат… Мы называем его Пламенный Привет из Хосрова. Он бьет на двести метров! Немного? Да! Зато — связкой термических боеприпасов! Температура в фокусе горения — четыре тысячи градусов. Это огненный ад! Плавится любая броня! А человек за секунду закипает! Горе тому, кто осмелится встать на его пути!

— На пути? У этой трубы? — переспросила перепуганная Василиса.

— Да-да, у трубы, — ласково улыбался чему-то своему сержант Бабур.

— А можно еще спросить? — киногенично хлопая ресницами, промолвила Василиса. — Почему вы, если у вас в руках такое мощное оружие, не перестреляете этих ужасных птиц?! Почему эти штуки жрут вашу землю? Пугают ваших детей?

Сержант Бабур помедлил с ответом — как видно, выбирал выражения покорректнее.

— Приказа не было стрелять. Вот в чем дело, — наконец вымолвил он. И, после недолгих колебаний, пояснил:

— Я бы этого гада на красных шарах уже трижды из пулемета распилил… А на тех летающих исчадий Ангра-Манью напустил бы наши истребители! Но командование категорически не разрешает открывать огонь.

— Но почему? — в голосе Василисы звучали и недоумение, и возмущение, и даже обида ребенка, которого лишили мирового зрелища, где упитанное, импозантное добро с кулаками разбирает на запчасти всё еще могучее, но обреченное зло.

Сержант Бабур посерьезнел.

— Говорят, там, на орбите, соотношение сил пока не в нашу пользу. Этих гадов много, а у нас только шесть кораблей и меньше сотни флуггеров… Вот подтянем еще сил — тогда будем мускулами играть… А пока надо сидеть тихо и джипсов не провоцировать.

Последняя тирада заставила оживиться дядю Толю, который с безучастным видом дул горячий клонский грог с имбирем и жевал эвкалиптовую жвачку из солдатского пайка.

— Джипсы? Ты сказал джипсы? — спросил он у сержанта.

— Сказал, а что? Знаком ты с ними, что ли?

— Я-то нет, — как-то вдруг весь потух дядя Толя. — Но кореш мой, точнее как кореш… черт один… Чарли Небраска его звали… говорил, что безбашенные эти джипсы — как триста чоругов. Но чоругов — тех хоть иногда понять можно. А джипсов вообще хрен поймешь.