Их, в конце концов, предупредили.

Пару раз Бланш думала о романе, для обсуждения которого они собрались в последний вечер, прежде чем все изменилось: истории девочки, чья ложь повлияла на столько жизней. Бланш часто размышляла о наказании, которое тяжелым грузом легло на судьбу девочки. Бланш не чувствовала, что сама заслуживала подобного наказания. Она была достойным человеком, усердным работником и хорошим другом. По-доброму относилась к заключенным. Так что организация детского сада не была связана с искуплением грехов. Она была связана с приличиями. Это казалось естественным, очевидным и важным. Если в пазле недоставало элементов, иногда – даже часто – можно было сделать новые.

Бланш встретила Уилли, когда тот появился у дверей еще не достроенного детского сада с пачкой пятидесятидолларовых банкнот.

– И что это? – спросила Бланш.

– Мой взнос, – ответил он.

Но этого было мало. Простых денег было недостаточно. Если человек хотел сделать взнос, от него требовалось участие.

– Дети так много срут, – поделился Уилли своими наблюдениями с Бланш как-то вечером, когда они уже встречались.

Она стояла у своего «приуса», дожидаясь, пока он загрузит в кузов своего пикапа два туго набитых полупрозрачных мешка с использованными подгузниками. Их стирали в «Прачечной маленького Тота» в Мейлоке. Бланш не собиралась заполнять свалку использованными памперсами. Уилли похудел и купил новые подтяжки. Бланш и раньше думала, что он милый, но теперь, с подстриженной бородой (и бровями), Уилли стал просто красавчиком.

– Если ты сейчас умрешь, Уилли, – сказала Бланш, – мы напишем веселенький некролог. «Уилли Бурк умер, делая то, что ему нравилось. Волоча обгаженные подгузники через автомобильную стоянку». – И послала ему воздушный поцелуй.

Джаред Норкросс следующим летом работал волонтером в «Детском саду Тиффани Джонс», а когда началась учеба, забегал туда на несколько часов. Ему там нравилось. Дети чем-то напоминали душевнобольных – особую радость им доставляло строительство замков из земли, лизание стен, валяние в лужах, – но Джаред, как и многие до него, не уставал удивляться тому, с какой легкостью мальчики и девочки находили общий язык. Что менялось потом? Почему они внезапно разделялись на две по большей части обособленные группы, как только попадали в школу? Была ли тому виной химия? Генетика? Джаред в это не верил. Люди были устроены куда сложнее. У них были корневые системы, которые, в свою очередь, имели свои корневые системы. Джаред полагал, что в колледже ему захочется изучать поведение детей и со временем он может стать психиатром, как и его отец.

Эти мысли успокаивали Джареда и отвлекали его, когда ему требовалось отвлечься, то есть, в этот период его жизни, почти постоянно. Брак родителей рушился, а Мэри встречалась со старшим двоюродным братом Молли, звездой лакросса в старших классах соседнего округа. Однажды Джаред видел их вместе, Мэри и того парня. Они сидели за столиком у кафе-мороженого и кормили друг друга своими вафельными рожками. Хуже могло быть только одно: если бы они занимались сексом.