Я прошел через приемную к двери директорского кабинета с табличкой «КОРОЧКИН», опередил секретаршу, метнувшуюся мне навстречу с криком: «Товарищ, вы куда?!» – и открыл дверь в кабинет.

В кабинете явно происходило вымогательство: молодой румянощекий, очень похоже, что из бывших комсомольско-физкультурных вождей, директор кладбища, развалясь в кресле, говорил стоявшей перед ним аккуратной, в потертой беличьей шубке старушке:

– Если вы питерские, то и везите свою сестру в Ленинград хоронить…

– Но у нее тут муж похоронен, они пятьдесят лет вмеcте прожили… – просила старушка.

Директор недовольно повернулся ко мне:

– Подождите в приемной. Я занят.

Но я без слов подошел к его столу, положил перед ним свое удостоверение Прокуратуры и бумагу от Брежнева. Увидев личный бланк Генерального Секретаря ЦК КПСС, этот румянощекий кладбищенский физкультурник не просто встал, а вскочил, услужливо придвинул мне стул: «Садитесь, прошу вас!»

– Товарищ Корочкин, я вам даю две минуты, чтобы отпустить всех людей. При этом желательно решить их просьбы положительно. Ваша сестра, уважаемая, – повернулся я к старушке, – получит место рядом со своим мужем. Только я вас попрошу задержаться на полчаса, мне нужны понятые? Как ваша фамилия?

Безусловно, я слегка злоупотреблял своими полномочиями, хотя тут больше подошло бы слово «благо-употреблял». Впрочем, мне действительно нужны были понятые.

Мигун пролежал в мерзлой земле чуть меньше двух суток и был целехонький, как из холодильника. Толстое одутловатое лицо сохранило еще выражение надменности. Борис Градус оторвал приклеенную к его виску наволочку подушки и обнажил круглую рану пистолетного выстрела. Вслед за этим Градус приподнял голову Мигуна и одним движением скальпеля надрезал три стежка суровых ниток, которыми кожа головы была прикреплена к шее покойника. Затем сильными пальцами поддел скальп, завернул его Мигуну на лицо. Обнажился распиленный недавним вскрытием и развороченный пистолетным выстрелом череп. Старушки-понятые охнули от ужаса и выскочили из часовни, куда мы занесли гроб с Мигуном для вскрытия, а я крикнул Градусу на череп:

– Открывай!

Откуда-то из внутреннего кармана пальто Борис достал свою неразлучную подружку – плоскую солдатскую алюминиевую фляжку с медицинским спиртом, – отхлебнул глоток и мне дал отпить прямо из горлышка. Затем он подставил под голову мертвеца плоское хирургическое блюдо и аккуратно, как крышку с кастрюли, снял с головы Мигуна отпиленный еще Тумановым череп. Продырявленный пулей мраморно-серый мозг с красными прожилками капиллярных сосудов вывалился на хирургическое блюдо.

– Как видишь, мозги у него на месте, – сказал Градус, делая на обоих полушариях мозга глубокие надрезы. – И просто отменные мозги, никаких болезней, ни одного кровоизлияния за всю жизнь. Так. Давай теперь пулю примерим.

Я подал ему пулю, он приложил ее к пулевому отверстию в височной кости, не вставил, а только приложил, аккуратно держа за донышко, но и так было видно, что пуля войдет в этот канал точно, как родная.

– Ну что же, – сказал Градус. – Одно могу сказать: калибр тот же. Значит, либо твой гений Сорокин врет, что на этой пуле нет следов мозгового вещества, либо это вообще не та пуля. Калибр тот, а пуля не та! Группы крови сличали?