— Что ты идешь еле-еле! — прошипел и подхватил ее на руки. Легкая, как пушинка. Как давно я не поднимал женщину на руки? Последний раз это был труп моей жены…Ни до этого, ни после.

И сейчас я нес эту маленькую дрянь в нашу спальню, под пристальными взглядами и улюлюканьем.

Распахнул дверь ногой и так же ногой закрыл ее за нами.

Поставил девчонку на пол. Она пошатнулась, и я подхватил ее за талию. Склонился к лицу.

— Ты можешь все усложнить, и эта ночь станет для тебя адом…а можешь быть покорной, и тогда я не причиню тебе боль.

Тронул прядь волос у ее виска. Потянул, и она спружинила в моих пальцах.

— Консумация этого брака произойдет в любом случае, и лишь тебе решать, какой она будет.

Провел пальцем по ее дрожащим губам, острому подбородку и ключицам, опуская взгляд к бешено вздымающейся груди.

— Лайнчим…ты знаешь, что это означает? — хрипло произнес и снова посмотрел в широко распахнутые глаза.

— Нне знаю…

На автомате качаю головой, успев только выставить локти вперёд. Совсем немного, больше не могу, потому что они меня не слушаются. Мои руки. Мои пальцы. Они дрожат от дикого страха с того момента, как он вдруг поднял меня на руки и понёс по лестнице. Он…он просто поднял меня вверх, и меня словно что-то выключило. Словно сработал какой-то рубильник, выключатель. Он не дал оттолкнуть от себя этого мужчину.

Он и сейчас стоит передо мной, огромный. Слишком высокий, слишком сильный, дикий. Опять это «слишком». Словно это слово придумано для него.

Склоняется ко мне, и мне кажется, он вновь вдыхает запах моей кожи. И я чувствую себя той самой жертвой, жалкой добычей, которую этот хищник готовится сожрать. Вот почему его слова доходят не сразу. Рубильник отключил и мозг, иначе почему я не могу закричать? Почему не могу произнести ни слова в ответ…

Предлагает выбрать? Правда, предлагает выбрать? Словно знает, что я больше никогда не выберу боль. Потому что она вдруг вся сейчас взорвалась во мне. Разом. Бооооже…я думала, смогла её пусть не победить, но хотя бы уменьшить, хотя бы приглушить. Те воспоминания, тот ужас. Сквозь столько лет. Но сейчас он вернулся. Разом. Взрывной волной дикой агонии. Особенно когда приблизился настолько, что стало тяжело дышать. Будто Нармузинов перекрыл доступ к кислороду.

— Нет…Не надо. Пожалуйста.

Отступая назад. Или мне кажется, что отступаю. Потому что они меня всё еще не слушаются, ни ноги, ни руки, ни губы. Только проклятые слёзы, проклятые воспоминания. И та самая, ничтожная жалкая мысль: почему снова я?

Ее "не надо" очень сильно злит. Я не привык ни к "не надо", ни к гребаному "пожалуйста" в такой интерпретации. «Пожалуйста» меня просили совсем по-другому …хотя и тоже очень жалобно.

И мне, блядь, хотелось бы от нее услышать.

— Снежинка. Потому что у тебя белая кожа.

Я игнорирую ее отказы. Хотя внутри все холодеет. Я никогда не брал женщину силой. Даже если они меня могли не хотеть, они покорно раздвигали ноги.

— Я хочу знать, везде ли ты такая белая?

Стянул с ее головы фату и отшвырнул в сторону, потом взялся за шнуровку на корсаже ее платья. Голод остро засосал под ложечкой, вонзил клыки мне в солнечное сплетение, и я судорожно выдохнул, когда ткань обнажила полушария груди.