А сам чувствую, что чужой он мне давно. И жалости нет, и помогать не хочется. Как будто и родными никогда не были. Все, что близко ему, претит мне, вызывает отторжение. От отца одного, а вроде как и не знаю его совершенно и знать не хочу. Любовь к нему братская где-то далеко в детстве осталась. Там я его любил. Беззаветно, самоотверженно так, что мог сам перед отцом колени склонить и спину подставить.

— Не собираешься значит? А если мне башку завтра снесут, тоже в стороне останешься?

Посмотрел на его глаза с чуть прикрытыми от кайфа веками. Сам бы оторвал голыми руками его башку пустую.

— Если снесут, то за дело.

Чай зеленый в пиалу налил и, наслаждаясь запахом, сделал несколько глотков холодной жидкости. Орет и мечется, Фатиму разбудит и весь дом переполошит. Мне отцовский дом достался после того, как Ахмеда лишили наследства и выставили за дверь. Знал, что брат за это меня ненавидел и злился. Говорил, что ему быть хозяином дома положено, но слово отца — закон. Как он решил, так и будет. Пришлось смириться. Но до сих пор Ахмед мог нарочно мой дом и своим назвать, подчеркивая, что тоже имеет права…если по закону нашему. Он — старший.

— Если товар не вывезу, снесут…Давай. Один раз. Мы же семья. Я бы для тебя и не такое сделал…

— Там где один, там и два. И для меня такое делать не надо. Я бы не попросил.

— Не зарекайся. Какая тебе разница, если я по твоим каналам вывезу? Помоги. Денег я взял. Много. Истратил уже, в новое дело вложил. Не привезу товар, кишки выпустят и к тебе придут. Или, думаешь, в стороне останешься? Фатиму, жену твою, убьют…а она ведь сына от тебя ждет? Племянника моего! Помоги, и я от доли своей откажусь, никаких претензий по дому иметь не буду.

Стиснул пальцами пиалу и с грохотом на стол поставил, а потом в два шага возле брата оказался и рывком сдавил ему горло. Достал, сука! До печенок. Сам давлю, а перед глазами лицо умирающей матери. Пальцы разжал и выпустил задыхающегося Ахмеда.

— Фатиму не тронь и забудь о ней. А дом и так мой. Отец завещание оставлял, и ты прекрасно знаешь, кому он его оставил. Когда товар надо доставить и куда?

Тогда-то все и началось…потом был и второй раз, и третий, потом и прятал у себя товар, и людей Ахмеда укрывал…Пока ко мне не пришли. Захида головорезы. Я тогда в отъезде был, открывал новый ресторан, а когда вернулся, нашел только трупы. Фатиму изнасиловали и зарезали, вспороли живот, слуг перестреляли…Она на девятом месяце была. Вот-вот рожать. Не родила. Весь дом залит кровью, и я с женой на руках, шатаясь, на улицу иду. По мне ее кровь льется, ее и малыша нашего. Такой ненависти я никогда в своей жизни не испытывал. Глухой, мрачной, слепой. Иногда наступает такое время, когда в человеке умирает все человеческое и на свет рождается тьма. Нечто черное, липкое, вязкое. Нечто, сжирающее постепенно душу и сердце.

«Страшный ты, Саид. Вроде спокойный, уравновешенный, а внутри тебя демоны живут пострашнее, чем в Ахмеде. Зверь ты. Умный, опасный, хитрый. Не завидую я тому, кто дорогу тебе перейдет. Ты наследником моим будешь. Только ты дело Нармузиновых поднять сможешь», — голос отца набатом в висках бился, и я чувствовал, как этот самый зверь встает на лапы и скалится. Он хочет крови. Он голоден. Он слишком долго спал.