Но даже когда дети поселились в доме Терезы и Мэтта, серьезные осложнения не исчезли. Тереза рассказывает: «Были проблемы с поведением. В детском саду их постоянно хотели отчислить, потому что не справлялись с их активностью и импульсивностью: они не могли лечь и уснуть в тихий час, как остальные дети, брали вещи без спроса. Если им чего-то хотелось, они просто хватали, и все. Когда что-то приходило в голову, они без раздумий это делали. На улице они могли спокойно вскарабкаться на двухметровый столб и спрыгнуть оттуда — и это в четыре года! Они совершенно себя не контролировали. Поэтому, когда мы показали братьев психиатру, тот рекомендовал отдать их в спецшколу, где умеют справляться с “эмоциональными проблемами”».
Следующие пару лет мальчики ходили в специальный детский сад. Его сотрудники пришли к выводу, что причиной плохого поведения были неосознанные подавленные эмоции, связанные с усыновлением и тем, что биологическая мать их бросила. Тереза была не согласна с такой оценкой, но послушно следовала плану лечения, потому что этого требовало Управление социального обеспечения. На тот момент она еще не оформила опеку над детьми и была обязана слушаться под угрозой неполучения опекунства.
Лечение ничего не дало. «И у Дэнни, и у Дэвида в группе было несколько воспитателей, но пришлось нанимать также репетитора: выяснилось, что их там вообще ничему не учат. Детям было уже семь лет, почти восемь, а они не знали цифр и ничего не умели. Мне казалось, что в школе им что-то преподают, но у них толком не было ни чтения, ни письма, ни математики. Занятия длились от силы пятнадцать минут в день, а оставшееся время занимала терапия: дети сидели в группе и обсуждали свои проблемы. А если они отказывались об этом говорить, их наказывали. Не говоришь — наказывают. Наказание означает, что ты садишься кому-нибудь на колени. Тебя как бы исключают из группы. Если ты не хочешь сидеть на коленях и сопротивляешься, двое прижимают тебя к полу и держат до тех пор, пока ты не “начнешь себя контролировать”.
В общем, ни Дэнни, ни Дэвид сдерживать себя не научились, зато стали чаще драться. Дома они рассказывали, что некоторые дети сегодня с разбитыми носами, потому что во время наказания их били лицом об пол. Дэнни и Дэвида тоже часто держали на полу. К концу года близнецы показывали мне, много лет проработавшей в педиатрии, как удерживать ребенка, не владеющего собой, и у них получалось лучше меня. Никаких сомнений, что к ним часто применяли такое физическое воздействие, потому что они прекрасно знали, как зафиксировать человека, чтобы тот не мог двигаться».
Я уточнил, были ли такие ограничения связаны с тем, что дети не обсуждают свои проблемы.
«Да. Если они отмалчивались и не участвовали в работе группы. Или когда Дэнни и Дэвид не могли сидеть спокойно на групповой терапии, смотрели в окно, вставали или бегали. Дэнни всегда был активнее и больше нарушал порядок, но не в том смысле, что спорил, а манерой поведения. Он несколько лет просто “ходил на ушах”.
В общем, школа проблему больше никак не решала. Воспитатели постоянно напоминали Дэнни и Дэвиду об их биологической матери, интересовались, почему те не хотят ее обсуждать. Воспитатели повторяли, что говорить о том, как она их бросила, нормально. Им постоянно напоминали, что она их бросила. Мы с Мэттом всегда говорили Дэнни и Дэвиду правду: их биологическая мать психически не была способна ими заниматься. Но выражались мы, конечно, не так. Мы объясняли, что их мама не могла о них заботиться из-за своих проблем. Она любила их, хотела их, сражалась за них, но просто не могла воспитывать детей. А в школе нам постоянно противоречили и рассказывали другую историю про мать, которая бросила собственных детей. Я воевала со школой и объясняла, что нельзя говорить детям плохие, неправдивые вещи о матери и неправильно убеждать, будто биологическая мать их оставила. Она их не оставляла — их у нее отобрали. Но школа настаивала, что мать бросила Дэвида и Дэнни, и дети должны говорить об этом. Если они не будут этого делать, к ним, так сказать, примут меры».