– Возможно, и так, – улыбнулся Гамаш. – Но каковы были шансы для нас двоих встретиться в снежную бурю? Окажись я там на десять минут раньше или позже, отклонись я в сторону на десять футов, и мы бы разминулись. Прошли бы мимо друг друга, ничего не видя, ослепленные метелью.

– И что вы хотите этим сказать?

– Я говорю то, что говорю: каковы были шансы?

– Какое это имеет значение? Оно ведь уже случилось. Мы встретились.

– Вы смотрели этот ролик, – сказал Гамаш, понизив голос. – Вы видели, что случилось. Насколько все было шатко.

– Насколько вы были близки к смерти? Да, видел.

– Может быть, именно поэтому я и не умер.

Хэнкок посмотрел на Гамаша.

– Вы хотите сказать, что жизнь была подарена вам, чтобы остановить меня, не дать прыгнуть с утеса?

– Может быть. Я знаю, насколько драгоценна жизнь. Вы не имели права забирать жизнь Рено. И вы не имеете права забирать свою. Не надо. Слишком много смертей. Этому нужно положить конец.

Гамаш взглянул на священника. Он знал, что этого человека влекут море и скалы, что он любит англичан Квебека, а теперь вот стоит на тонком льду вдали от берега.

– Вы ошибаетесь, – сказал наконец Гамаш. – Англичане Квебека совсем не слабые, не хрупкие. Элизабет Макуиртер, Уинни, Кен, мистер Блейк и даже Портер не могли бы убить Огюстена Рено не потому, что они слабы, а потому, что в этом нет нужды. По большому счету он не представлял никакой угрозы. Они приспособились к новой реальности, к новому миру. Вы единственный, кто не смог этого сделать. Англичане будут здесь всегда, как оно и должно быть. Здесь их дом. Вам нужно крепче верить в них.

Хэнкок подошел к Гамашу:

– Я ведь мог пройти мимо.

– Возможно. Я бы попытался вас остановить, хотя физических сил у меня не хватило бы. Но вы знаете, что я пошел бы за вами. Не смог бы иначе. А что потом? Франкоязычный канадец средних лет и молодой англичанин пропали в снежную бурю на Полях Авраама. Первый отправился искать утес, другой – искал первого. Интересно, когда бы они нашли нас? Наверно, весной? Замерзших. Еще два незахороненных тела? Неужели оно того стоит?

Они смотрели друг на друга. Наконец Том Хэнкок вздохнул:

– Если бы мне повезло, то с утеса упали бы вы.

– Это было бы неприятно.

Хэнкок устало улыбнулся:

– Сдаюсь. Сопротивление окончено.

– Merci, – сказал Гамаш.

У дверей Хэнкок повернулся. Рука Гамаша, чуть подрагивая, потянулась к защелке.

– Я не должен был обвинять вас в спекуляции на вашей скорби. Моя ошибка.

– Может, не такая уж и большая, – заметил Гамаш. – Мне пора покончить с этим. Отпустить их.

– Со временем, – сказал Хэнкок.

– Avec le temps, – согласился Гамаш. – Да.

– Вы только что упомянули видеоролик, – сказал Хэнкок, вспомнив о еще одном своем вопросе. – Вы знаете, как он попал в Интернет?

– Нет.

Хэнкок внимательно посмотрел на него:

– Но подозрения у вас есть.

Гамаш вспомнил лицо Франкёра, искаженное гневом, когда он, Гамаш, дал волю своей ярости. Их противостояние имело давнюю историю. Франкёр достаточно хорошо знал Гамаша, чтобы понимать, чем можно уязвить его сильнее всего: не критикой неудавшейся операции по освобождению заложника, а как раз противоположным. Похвалой. Незаслуженной похвалой, хотя его люди и погибли.