– И он, конечно, пришел.

Хэнкок кивнул:

– Это было просто. Он начал копать, пока я просматривал книги. Дневник Шиники и Библию. Это был конец всего.

– Или начало. Все зависит от точки зрения. Что случилось дальше?

– Он выкопал одну яму и передал мне лопату. Я размахнулся и ударил его.

– Все так просто?

– Нет, не просто, – отрезал Хэнкок. – Это было ужасно. Но необходимо.

– Почему?

– А догадаться не можете?

Гамаш задумался:

– Потому что вы могли?

На губах Хэнкока появилась улыбка.

– Наверно. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что никто другой не смог бы это сделать. Я был единственным. Элизабет никогда бы не смогла это сделать. Мистер Блейк? Возможно, когда был помоложе. Но не теперь. Портер Уилсон и мухи не обидит. Кен? Да он уже сколько лет как отказался от своего голоса. Нет, я был единственным, кто мог.

– Но какая в этом была нужда?

– Обнаружение останков Шамплейна в нашем подвале убило бы английское сообщество. Нанесло бы последний удар.

– Большинство квебекцев ни в чем не стали бы вас винить.

– Вы так думаете? Возбудить антианглийские настроения не так уж трудно даже среди людей мыслящих. Всегда существует подозрение, что англичане заваривают какую-то кашу.

– Не согласен, – возразил Гамаш. – Но то, что думаю я, не имеет значения, верно? Имеет значение то, во что верите вы.

– Кто-то должен был их защитить.

– И в этом состояла ваша миссия.

Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Гамаш с самого первого дня знакомства с молодым священником знал это. Не фанатизм, а твердая убежденность, что он пастух, а они – его стадо. И если франкоязычные были тайно уверены, что англичане заваривают какую-то кашу, то англичане не сомневались, что французы только и ждут повода, чтобы разделаться с англичанами. Как ни посмотри, это было идеальное замкнутое маленькое сообщество.

И миссия преподобного Тома Хэнкока состояла в том, чтобы защитить своих прихожан. Гамаш вполне мог понять такие чувства.

Но неужели даже не останавливаясь перед убийством?

Гамаш вспомнил, как сделал шаг вперед, прицелился и выстрелил.

Он убил, чтобы защитить своих. И, не колеблясь, поступил бы так же опять, если бы обстоятельства потребовали.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Хэнкок, поднимаясь.

– Это зависит от того, что собираетесь делать вы.

Гамаш тоже поднялся на затекших ногах, поднял Анри.

– Я думаю, вы понимаете, почему я сегодня пришел сюда, на Поля Авраама.

Гамаш понимал. Как только он увидел Тома Хэнкока в его куртке, он понял, почему тот пришел сюда.

– По крайней мере, в этом будет какая-то симметрия, – сказал Хэнкок. – Англичанин, свалившийся с утеса двести пятьдесят лет спустя.

– Вы знаете, что я вам не позволю сделать это.

– Вы знаете, что у вас нет ни единого шанса мне помешать.

– Вероятно, это так. И нужно признать, что он мне не помощник. – Гамаш показал на Анри. – Если только вид собаки, визжащей от страха, не заставит вас сдаться.

Хэнкок улыбнулся:

– Лед скоро кончится. Выбора у меня нет. Это моя судьба.

– Нет. Почему, как вы думаете, я здесь?

– Потому что вы настолько погружены в свою скорбь, что даже соображать толком не можете. Потому что вам не уснуть и вы пытаетесь убежать от себя самого.