Я пытаюсь вдохнуть воздух открытым ртом.

— Она перешла на нашу сторону?

Он задумчиво улыбается.

— Мы можем с ней помириться, — говорит он. — Я предложил освободить ее и перевести на домашний арест в одном из замков по моему выбору, и она согласилась. Она ведь не может остаться в святилище на всю жизнь. Она хочет выйти. Ее девочки растут бледными, как маленькие лилии в тени. Они должны жить под солнцем среди полей. Старшая девочка просто восхитительна, как жемчужная статуя. На свободе она расцветет, как роза.

Наверное, ревность похожа вкусом на желчь, которая скапливается на моем языке, но я собираюсь держаться спокойно.

— И где это чудо собирается цвести? — язвительно спрашиваю я. — Надеюсь, не в одном из моих домов. Я не хочу принимать ее под свою крышу.

Он смотрит на огонь, теперь он отворачивает свое лицо от меня.

— Я думал, что мы можем взять трех старших девочек ко двору, — говорит он. — Они могут служить тебе, если ты согласишься. Это дочери Эдуарда, девушки Йорков, они твои племянницы. Ты должна полюбить их, как маленькую Маргарет. Думаю, ты могла бы присматривать за ними, а когда придет время, мы найдем для них хороших мужей.

Я прислоняюсь спиной к каменному откосу окна, чтобы немного остудить свои пылающие плечи.

— Ты хочешь, чтобы они приехали и жили со мной? — спрашиваю я. — Дочери Вудвиллов?

Он кивает, словно мне может понравиться это предложение.

— Ты не сможешь найти более красивую фрейлину, чем принцесса Елизавета, — отвечает он.

— Мистрис Элизабет, — поправляю я его сквозь зубы. — Ты объявил ее мать шлюхой, а ее саму незаконнорожденной. Она мистрис Элизабет Грей.

Он смеется, словно забыл об этом.

— Ах, да…

— А их мать?

— Я пошлю ее в деревню. Джон Несфилд мой верный слуга и достоин доверия. Я поселю ее с младшими дочерями в его доме, и он будет присматривать за ними.

— Они будут находиться под арестом?

— Их будут охранять достаточно строго.

— В доме? — напираю я. — Взаперти?

Он пожимает плечами.

— Как сочтет нужным Несфилд, я думаю.

Итак, Элизабет Вудвилл будет жить, как знатная леди, в загородном доме, а ее дочери — как мои фрейлины при дворе. Они станут свободными, как радостные птицы в небесах, а Элизабет Вудвилл восторжествует снова.

— Когда это случится? — спрашиваю я, ожидая, что он скажет: «Весной». — В апреле? Мае?

— Я думаю, что девушки могут приехать ко двору сразу, — говорит он.

Я так возмущена, что спрыгиваю с подоконника и выпрямляюсь во весь рост.

— Это наше первое Рождество короля и королевы, — мой голос дрожит от ярости. — Мы впервые после коронации собираем весь двор, чтобы люди увидели нас в наших коронах, говорили о наших платьях и развлечениях. Именно сейчас страна начнет создавать легенду о нашем дворе, красивом, радостном и благородном, как Камелот. И ты хочешь, чтобы дочери Элизабет Вудвилл сели за наш стол и ели свой ужин с нами? В наше первое Рождество? Почему бы не сказать всем, что ничего не изменилось? Просто ты сидишь на троне вместо Эдуарда, а Риверсы веселятся при дворе, и ведьма все еще у власти, и кровь моей сестры и ее младенца все еще не смыта с ее рук, и никто не обвиняет ее.