А Нейман, к сожалению, знал, что иногда это бывает очень непросто и совсем не зависит от твоей воли и желания. Тебе просто сообщают, что ты больше не нужен. И потом ты всю жизнь мучаешься – что ты сделал не так. И находишь тысячу ответов, среди которых нет ни одного правильного.

Глеб почувствовал, что Владимир Валентинович недоволен его равнодушием. Немножко поворчал для порядка, вспомнил старые пословицы «Муж и жена одна сатана», «Двое дерутся, третий не мешай». Заметил, что отношения между мужем и женой потому и называются личной жизнью, что это их сугубо личное дело, и властям нечего вмешиваться, если их об этом не просят или нет серьезного увечья. Нейман возразил, что женщины в нашей стране пока еще считаются слабым полом. Сколько продлится такое положение вещей, конечно, неизвестно, но лично Нейман привык относиться к женщине как к существу нежному и слабому, нуждающемуся в защите. Между тем если пьяный десантник получает по физиономии на дискотеке, общество с удовольствием берет на себя функцию возмездия, а обиженная женщина почему-то должна защищаться сама.

Кончилось тем, что Комиссаров предложил Владимиру Валентиновичу создать общественную организацию, которая боролась бы с семейным насилием, и посмотреть, что из этого получится.

– Помещение я дам, социальную рекламу организую. А дальше сам определяйся. Получишь опыт административной работы, может, войдешь во вкус и на должность переберешься. Или в депутаты.

Он знал, как удержать меня. Знал, как не порвать последнюю цепь, которая приковывала меня к нему. Цепь эта называлась «иллюзия счастливого брака». Никогда, ни при каких обстоятельствах, он не унижал меня публично. На людях мы с ним выглядели самой образцовой семьей, какую только можно представить. Мне всегда было очень важно мнение окружающих: слушая завистливые комплименты себе, как счастливой жене, я могла хоть на секунду вообразить себя таковой. Эта игра требовала от него известного труда – мы не всегда жили в отдельной квартире, но даже в условиях коммунального быта ему удавалось утаить шило в мешке. И я, черт побери, ценила его сдержанность. Я уважала усилия, которые он прилагал, когда его просто распирало от желания дать мне оплеуху, но он терпел, потому что мы были дома не одни. И я тоже училась сдержанности. Я научилась не кричать и не плакать от побоев. Мгновенно принимать веселый вид и навешивать на лицо счастливую улыбку при внезапном возвращении соседа. Между нами установилось болезненное, какое-то чудовищное взаимопонимание, словно между тайными любовниками. Мы берегли и скрывали нашу страсть от нескромных глаз… Почему я говорю «нашу»? Люди, много лет прожившие в браке, поймут меня. Со временем все становится общим.

После удачных, как бы это помягче сказать, акций он бывал со мной даже нежен. Наверное, тоже ценил мою готовность к сотрудничеству. Занимался со мной любовью добросовестно и изобретательно. Странное дело, в любовных делах он никогда не проявлял жестокости, то есть не был садистом в классическом понимании. Мы не практиковали ни хлыстов, ни наручников, ничего такого. Ему это было не нужно. Секс – одно удовольствие, а избить жену – совсем другое.