…В районе четырех утра бужу Костыля, приваливаюсь к трясущейся перегородке и закрываю глаза. Мне кажется, что уснуть не удастся, но почти сразу я погружаюсь в сон, неожиданно крепкий, но тяжкий, как будто я болен.

В местечко Тусгол мы прибываем на рассвете. Я просыпаюсь от резкого толчка и тишины. Перестали стучать колеса, исчез выматывающий душу скрип. Только где-то в голове поезда слышится слитное шипение, словно все змеи мира разом приползли сюда, чтобы высказать обиду мирозданию за свою безногую жизнь.

По коридору, грохоча подкованными башмаками, быстро идет кондуктор, сменщик того ленивого парня, что сажал нас в Танголе. Лязгает дверца, в проем бьет свет фонаря.

– Господа, ваш путь завершен. Пройдите, пожалуйста, на платформу, вас ожидают. У меня приказ высадить вас здесь.

– А точно нас? – бормочу я спросонок, потирая ладонью ухо. – Это, наверное, ошибка…

– Абсолютно точно, – говорит кондуктор.

Он немолод, у него пушистые седые усы и аккуратная борода. Из-под форменной железнодорожной фуражки на нас смотрят внимательные и чуть усталые глаза. Чем-то он напоминает этакого «доброго фатера», отца семейства, любителя выпить пару-другую кружек пива и заесть все это тушеной капустой с сосисками. Единственное, что портит образ, – толстый ствол пистолета-пулемета, торчащий из-под руки с фонарем. В замкнутом пространстве блиндированного вагона такая «машинка» – страшное оружие, способная нафаршировать свинцом любого со скоростью семьсот выстрелов в минуту. «Тра-та-та! – говорит пулеметчик. Тра-та-та! – говорит пулемет».

– Все, конечная. – Костыль поднимается, нахлобучивает кепи. – Пошли.

Я огрызаюсь:

– А то сам не разберусь.

Кондуктор недовольно сдвигает брови. Он и вправду «добрый фатер» – не любит, когда при нем ссорятся, и в другой ситуации обязательно сделал бы замечание, но сейчас его дело – сторона, и он просто ждет, когда мы покинем вагон. В сущности, железнодорожникам на нас наплевать, они просто выполняют порученное задание, за которое хорошо заплачено.

На платформе мы попадем в лапы сурганцев, те закуют нас в наручники – у «Вайбера» очень хорошие «браслеты», широкие, никелированные, с двойными замками – и повезут назад, в Тангол. Там нас будут допрашивать с пристрастием – бить каучуковыми грушами по почкам, пропускать через нас ток, прижигать соски раскаленным железом и не давать спать по нескольку суток. Причем даже если мы все расскажем в самый первый день, допросы все равно продлятся не меньше недели – в «Вайбере» считают, что человек говорит правду только после того, как начинает мочиться кровью и седеть. Не сидеть, а именно седеть. Я видел человека, прошедшего через застенки «Вайбера». Ему было двадцать пять лет, а на голове у него все волосы были белыми, отсутствовал левый глаз, и еще он заговаривался. Однажды ночью этот человек отошел подальше от лагеря контры, взял гранту Ф-1, зажал ее под мышкой слева и выдернул чеку…