Такого с Сотниковым, пожалуй, не было никогда в жизни – ни в юности, ни с Веркой, ни с теми несколькими случайными девицами, что встречались ему и становились мимолетными любовницами уже после женитьбы. Там все было просто – симпатия плюс физиология. «Как у собачек», – подумал Олег. Был, правда, в жизни Сотникова один момент, связанный с влюбленностью, но вспоминать о нем он не любил и сейчас тоже не стал, тем более что все его мысли были заняты незнакомкой.
Плохо понимая, что делает, Олег двинулся к лестнице. У него не было никакого плана действий – просто он хотел снова увидеть девушку, удостовериться, что она не почудилась, не пригрезилась ему.
Но едва он занес ногу над первой ступенькой, как дверь наверху снова распахнулась, и на пороге появился Эль Гарро.
– Амиго, поскучай тут в одиночестве, – сказал он будничным тоном, так, словно пятнадцать минут назад не угрожал Сотникову пистолетом. – Часа через три я вернусь. Кухня вот за той дверью. Туалетная комната рядом с кухней, еду найдешь в буфете. Мартыши помогут, если что. Я тебя запру, уж не обессудь.
– А кто… – начал было Олег, собираясь спросить о прекрасной незнакомке, но дверь со стуком захлопнулась, в замке проскрежетал ключ. Наступила тишина, а потом сверху сквозь камень стен и перекрытий донеслась знакомая уже «музыка» – дирижабль «Сияющий ангел» отправился в очередной рейс, унося прочь из скального дома Эль Гарро и незнакомую девушку.
Глава шестая
Поезд приходит строго по расписанию, разгоняя утренний туман, опустившийся на Тангол. Паровоз, шипя и грохоча шатунами, тяжело вкатывается на вокзал, увлекая за собой десяток броневагонов и платформ с грузами. Машинист дает три коротких гудка, и на перроне начинается броуновское движение пассажиров, торопящихся занять очередь на посадку.
Промокшие, продрогшие, заспанные, мы топчемся у пятого от головы поезда вагона, и тупые рыла пулеметов равнодушно смотрят на нас сверху черными зрачками стволов.
Вместе с нами в этот вагон нацелились и хеленгарцы. Они давно оттеснили бы меня и Костыля от двери, но их останавливают наши мрачные физиономии, а еще больше – оружие, пусть и опечатанное. Время идет, паровой станционный кран-погрузчик, плюясь дымом из толстой трубы, машет стрелой над составом, снимая с платформ ящики и увязанные в штабеля стальные заготовки. Пока разгрузка не закончится, посадки пассажиров не будет – это закон, а законы паровозники выполняют неукоснительно. «Наша служба и опасна, и трудна», как-то так.
Наконец овальная, украшенная заклепками дверь броневагона, находящаяся на высоте человеческого роста, распахивается. На пороге монументально застывает кондуктор в железнодорожной форменке. Это молодой парень с несколько оплывшим лицом и щегольскими усиками над оттопыренной верхней губой. Он разглядывает нас, словно исследователь – колонию простейших в чашке Петри, потом лениво цедит:
– Одиннадцать мест до Марине.
Хеленгарцы взволнованно гомонят – их десять человек да нас двое.
– Уважаемый, – Костыль смотрит на кондуктора снизу вверх, – возьми всех. Я заплачу.