– А, ей теперь что… Уедет завтра – и никого нас боле не увидит, чего бояться?

– А Бог на небе? От него тоже уедет?!

– Хватит вам, дурищи, – раздался вдруг из темноты мрачный голос старой Насти, и цыганки смолкли как по команде. – Ей-богу, языками мелют, будто не устали… Динка чистую правду сказала. И про себя, и про этого гаджа, и про Сеньку нашего. Я знаю. И всегда знала. Мне-то поверите или тоже на иконе забожиться?

– Тетя Настя, а… – осторожно, запнувшись, начала Брашка. – А кто Динку в Смоленске тогда… ты тоже знаешь?

– Нет, – отрезала старуха. Краем глаза она видела, как горят из темноты, словно кошачьи, широко открытые глаза Юльки. – Никто не знает. И теперь уж не узнает. Да и ни к чему вам.

– А почему?.. – начала было Ульяна.

Но старая цыганка взглянула на нее так, что у той по спине побежал холодок, и повторить вопрос она не решилась. В молчании цыганки пошли по пустым темным улицам. И никто ни о чем не спросил, когда старая Настя вдруг распорядилась:

– Вы ступайте, девки, а у меня тут в городе еще дело есть. Деду моему скажите, что утром буду, пусть не беспокоится.

После полуночи небо над Керчью неожиданно прояснилось. Тучи разошлись, освободив чистую фиолетовую полосу с тонким, склонившимся над заливом месяцем. В офицерской палате, отгороженная книгой, горела свеча, которая уже совершенно оплыла и вот-вот грозила погаснуть, хотя рыжий Гулько, дремавший на полу у порога, уже несколько раз поднимался и заботливо очищал пальцами тонкий фитилек. На всех койках спали, в углу кто-то скрипел зубами, хрипло ругался во сне. Слабый лучик месяца, проходя сквозь пыльное стекло, тянулся через подоконник к койке полковника Дадешкелиани. Тот спал, спокойно и беззвучно, и лунный свет четко очерчивал в темноте его запрокинутый профиль.

Скрипнула дверь, вошла Дина. По ее походке видно было, как страшно, смертельно она устала. Гулько поднялся ей навстречу.

– Что ты встаешь, сиди! – чуть слышно сказала Дина, подходя к койке Зураба. – Ну, как он, Федор? Как дышит? Жара нет?

– Как есть спит спокойно, Надежда Яковлевна! – заверил Гулько.

– Ничего не просил? Не бредил? Доктора не звали?

– Да вы не беспокойтесь… В лучшем виде спит, оно и слава богу… Чего не спать, когда можно? Трое суток, почитай, в седле-то…

Но Дина все же склонилась над спящим, потрогала его лоб. Облегченно вздохнув, отошла к дальней койке, на которой стонал другой раненый, дала ему попить из чайника, осмотрела повязку и лишь после этого присела на край койки Зураба.

– Вы бы, Надежда Яковлевна, тоже поспали, – озабоченно произнес Гулько. – Какую ночь уж тут с ног сбиваетесь?

– Вторую. Хотя, подожди… Уже третью. Да, ты прав. – Дина слабо улыбнулась. – А знаешь, спать совсем почему-то не хочется.

– Это от восторгу, – уверенно заявил Гулько. – Этакое счастье на голову упадет – так какой уж тут сон…

– Но как же это возможно, как возможно… – медленно выговорила Дина, не сводя глаз с лица спящего Зураба. – Понимаешь, зимой мне рассказали наверное, рассказал верный человек, тоже дроздовец, дворянин… Его уже нет, царство ему небесное… Он сказал, что Зурико был убит в атаке, зарублен красными под…