— Мать, перестань! Нина, зачем ты ей отвечаешь? — вспылил Николай Демьянович и стукнул по столу. Вся посуда зазвенела, чашка покатилась на край, чуть не разбилась, а пусть бы и разбилась на счастье, чем услышать Калерии Ивановне такое из уст супруга: — Ты же молодая умная женщина!

— Ага, а я, значит, старая дура? Спасибо, заслужила! — горько обиделась Калерия Ивановна, зарыдала громко и крикнула: — Езжай! Скатертью дорога! Хоть в Крым, хоть за Крым!

Плакала Калерия Ивановна до обеда, а потом полночи. Мужа шпыняла сквозь слезы едкими словами. Унизил ее, и перед кем?!

Николаю Демьяновичу надоело слушать и оправдываться, отвернулся и захрапел, а Калерия Ивановна всхлипывала и молила бога, чтобы привел тот Нинке уехать поскорей, лишь бы с глаз долой, лишь бы Витенька спал по-людски в своей постели, и поживут они все втроем, как прежде, своей семьей.

Наконец настал этот день.

— Провожаем мы сегодня Нину на курорт. Витя билет купил ей в мягкий вагон, — объявила на кухне Калерия Ивановна.

— Чем же она больна? Уж не чахотка ли? — встревожилась Марья Степановна. — То-то я смотрю, вроде бы спала она с лица.

— Полно выдумывать! — возмутилась Калерия Ивановна. — Еще скажи, что мы ее в чахотку вогнали! Здорова она, здорова. Едет просто полечиться в Евпатории. Мы денег не жалеем, лишь бы помогло. — И, понизив голос, пояснила: — Чтобы дети были. Поняла?

— Ах, это! Ну, это ничего. Многие женщины по этой причине лечатся, и помогает. Дай-то бог, — одобрила Марья и тут же начала плакать: — У Курносовых будут внучата, а у нас, у Митрохиных, не-е-т. Сыночек мой, Андрюшенька-а-а… — и засморкалась в передник.

— Что у тебя за привычка, Марья Степановна? По каждому пустяковому поводу ты сразу в слезы, — раздраженно заметила Калерия Ивановна.

— Сына на войне убили, пустяк, по-твоему? — громыхнула басом Митрохина. — Твой-то дома возле тебя сидит! — И снова залилась тихим жалостным плачем, причитая и приговаривая, жалея Андрюшу, сыночка, себя с Саввичем и внуков, которых не будет у них никогда…

Никитична, положив на сковородку нарезанный лук, утерла глаза и примирительно сообщила:

— А моя Катерина не хочет детей сама. Раз не от Виталика, значит, не надо ей ни от кого.

— Зря она так-то, — осудила Марья Степановна, перестав всхлипывать.

— И я говорю ей, что зря.

Провожать Нину пошли всей семьей.

Папочка в новом чесучовом костюме. Жарко, не хотел он пиджака надевать, но потом согласился: не мальчишка, а вдруг встретится кто из знакомых?

Калерия Ивановна зорким взглядом окидывала перрон.

Нина, спокойная и уже какая-то чужая, стояла у окна, как в раме за стеклом, а у Калерии Ивановны защемило сердце то ли от зависти, то ли от жалости, то ли от чувства вины. Но не гонят же они ее из дому, сама едет в отпуск, в курортный город Евпаторию.

— Говорят, там море такое мелкое, что идешь-идешь, идешь-идешь — и все по колено. Просто невозможно утонуть.

— Эх, мать, махнем-ка и мы с тобой на море на следующий год, а? — ответил Николай Демьянович на слова жены, а у ней скривились от обиды губы:

— Ты-то, отец, помахал…