— Ты что дрожишь? — спросил Виктор девчонку, чувствуя, как самого изнутри колотит подпирающий к горлу гнев. — Ты боишься бандеровцев, убивших старшину?

— Не-э, — выдохнула девчонка, не попадая зуб на зуб. — Кого же теперь бояться? — А сама в страхе зыркнула на оконце, на охраняемый часовыми сарай.

— Значит, это дело рук все-таки ваших шабров? — мотнул Виктор головой в сторону окна, подразумевая арестованных, запертых сейчас в той самой клуне, откуда прошлой ночью доносилась пьяная ругань и стон.

— Ничего она не знает! Она же три дня всего как пришла сюда меня наведать. Что она, молодая, глупая, может про нашу Осиновку знать? — крикнула, побелев, укутанная платком по брови старая женщина, метнулась к столу, оторвала от него девчонку и потащила за плечи к себе.

— Не знаем! Не видели! — загалдели все бабы, набившиеся в хату, обступили Виктора орущим кольцом, а дивчина как сквозь землю провалилась. Сейчас только стояла здесь вот, перед глазами, и моментально сгинула — и остался недописанным протокол.

— Где свидетельница?! — допытывался Виктор, срываясь на крик. — Девушка где, я вас спрашиваю! Куда вы ее, чертовы бандитки, спрятали?

А они прикидывались непонятливыми, пялили на него испуганно-недоумевающие зенки из-под низко насунутых, толсто намотанных платков, пожимали плечами и мычали:

— Чо-го-о? Чо-му-у?

Тело старшины, завернутое в ветхую дерюгу, положили в кузов на солому рядом с теми двумя, младшим сержантом и рядовым.

— Вот служили они в разных частях далеко от передовой линии фронта, не ходили в наступление за населенные пункты… — начал было речь Ионин, запнулся и направился к сараю, крикнул: — На-а-ряд! Выводи бандюг ко второй машине!

Виктора сорвало с места, он кинулся следом, закричал:

— Погоди, Ионин! — Обогнал того, а едва часовые отволокли нескладное тяжелое сооружение, заменяющее дверь, сколоченное солдатами два часа назад, Виктор, торопясь, чтобы Ионин ему не помешал, первым влетел в сарай и, дергая кобуру, не умея второпях расстегнуть ее, заорал бешено что было силы: — Кто из вас, сволочь власовская, зарезал старшину?! Признавайтесь! Скажете кто, застрелю одного этого гада, который зарезал… — и прицелился трофейным парабеллумом в «неандертальца». — А не признаетесь, перестреляю всех подряд!

Арестованные застыли. Кое-кто успел приподняться, а кто-то еще сидел на земле, занесенной снегом, нападавшим сквозь дырявую крышу. Виктор с наслаждением водил дулом от одной окаменевшей рожи к другой, мстительно упивался их страхом, сделавшим всех похожими, как братьев-близнецов. «Неандерталец» погружался в землю от собственной каменной тяжести.

— Брось психовать, Курносов. Ехать надо, — сказал Ионин спокойно, без укора и опустил руку Виктора, сжимающую парабеллум, похлопал по плечу, повторил: — Пора нам двигаться.

Виктору было стыдно уходить из сарая вот так ни с чем, он упрямо твердил:

— Пусть, гады, сознаются. Должен я написать, кто замучил Соболева? Э, ладно, я все равно такое их признание занесу в протокол. — И пошел к двери.

— То будет неправда, пан лейтенант! — воскликнул русобородый, стоявший под проломом в крыше, и ясно были видны на его иконном посеревшем лике смятение и беспокойство. Узкий нос выделялся белой полосой, а под светлыми глазами, пылающими испугом и ненавистью, проступали зеленовато-синие дуги. — Мы не знаем, кто кого здесь зарезал. Мы ни разу не приходили в эту деревню. Вы нас захватили рано утром в лесу и ничего другого писать не имеете права.