Шипел на кухне примус, слышалось мокрое шарканье по стиральной доске.
— Кто же это у вас полуночничает? — поинтересовался Травкин. Он знал всех жильцов в этой большой квартире, потому что до войны каждый год приезжали Травкины в Москву в отпуск. — Здравствуйте, Евдокия Никитична! — сказал он, входя на кухню.
Никитична обтерла руки фартуком, поклонилась степенно:
— Здравствуйте, Константин Константинович. С приездом вас. С фронта едете ай на фронт? — и всхлипнула, уткнула нос в латаный-перелатаный передник, пожаловалась: — Зять мой летчик, Виталик наш, погиб. Овдовела моя Катерина. Девятнадцать годочков — и вдова.
— Большое горе у вашей Кати, — посочувствовал Травкин, обнял старуху и, как родную, поцеловал в лоб, пригладил пряди, выбившиеся из-под косынки. — Не стареете вы, Никитична. Вон у вас — ни единого седого волоска.
— Да и вы, голубчик, все одинаковый, сколько я вас знаю. Сорок уже стукнуло?
— Тридцать девять.
— И то не мало. Ай-я-яй. А ведь помню вас молодым, как вы сватались тут к Варваре Ивановне. Мороженым нас тут всех на кухне угощали. Вы тогда в Спасских казармах служили, а с Варварой Ивановной в Екатерининском саду познакомились. Помните? Она в ту пору из деревни сюда к сестрице приехала Витюшку нянчить.
— Хорошее было время, — просиял генерал. — Учился я на курсах младших командиров. Ответственности — никакой! Эх, и походили мы в те вечера с Варюшей на танцы!
— Во-во! — продолжала Никитична. — Влетало ей, няньке-то, за эти танцы. А она безответная была, смирная, покорливая. Поплачет здесь на кухне возле моего стола — вот и вся обида.
Такого бессовестного поведения бабки Калерия Ивановна не могла стерпеть. Ишь, нашла что вспомнить! Эдак-то — о генеральше? Она выскочила вперед и, схватив старуху за локоть, оттащила ее от Травкина, показывая на него:
— Что же вы самого главного не видите, Никитична? Гляньте, какие погоны на Константине Константиновиче. Он теперь генерал!
— Генерал? — протянула Никитична, вглядываясь пристальней в невысокого, ладно скроенного Травкина, в его овчинный полушубок, в новенькие погоны, и махнула рукой: — Мне все едино. Не разбираюсь. Военный и военный. А ежели их повысили — значит, заслужили, потому как они очень душевный человек.
Уважительная бабкина речь о Травкине во множественном числе рассмешила Виктора, и он хихикнул, прячась за генеральской спиной.
— Ой, и Витя тут? Нашелся, милый? Ну, не хоронись за дядю, выходи, дай-ка поглядеть на тебя, пропащего. Слава те, царица небесная, отыскалась пропажа! Сходи в церковь, Калерия Ивановна, свечку заступнице поставь. Это она, матерь божья, привела тебе домой парня. Небось отощал? — сказала бабка, не очень удивившись появлению Виктора, и Калерию Ивановну это задело.
— Почему бы ему тощать? Мой сын никуда не пропадал. Кто это выдумал? Брякнет кто-нибудь ерунду, а другие и верят. Витя и Константин Константинович приехали по своим военным делам сегодня утром в Москву. Константин Константинович еще раньше, еще из училища затребовал Витю в свою часть. Он и поехал. Но я же этого не знала! Если бы он мне сообщил, стала бы я беспокоиться, терпеть стыд и страх?