Офицер остановился:
— Ладно, — разрешил он. — Подойди к своей девчонке, Лагин.
Он подбежал, взял ее ладони в свои, заговорил горячо и быстро:
— Нет времени рассказывать, Нина, как все ужасно произошло. Если доживу до конца войны, приеду к вам, тогда расскажу. Когда свой позор кровью смою. Прощайте! Спасибо вам за то, что верите мне. Я сам себе не поверил — и вот видите, что получилось. Желаю вам счастья! — И осторожно коснулся губами ее руки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Еще не смолкли в лестничном пролете оглушающие Шуркины шаги, а дрожащая Калерия Ивановна, стуча в ознобе зубами, шарахнулась к самой дальней двери, где коридор, поднявшись на ступеньку, поворачивает и заканчивается.
— Открой на минутку, Аврора! — глухо просила она, дыша в щелку, касаясь холодными губами косяка. — Помоги… Умираю!
Подруги лишь сегодня вечером поругались из-за пустяка, обсуждая на кухне отъезд Марьи в деревню. Кричали, обзывая друг дружку обидными словами, но обе твердо знали, что обыденные, привычные их ссоры не имеют никакого отношения к их многолетней дружбе. Сосед Митрохин как-то говорил, что связал их черт одной веревочкой и с годами на той веревке узлов прибавлялось все больше и больше.
— Отвори, ради бога, Аврора… Скорей, мне плохо! — умоляла Калерия Ивановна, озираясь в темноту, чувствуя беззащитной спиной колючие, любопытные взгляды вездесущих соседей.
Вскоре Виктор уютненько лежал на тюфячке в глубокой стенной нише, задвинутой широченным шкафом. Дом был старинный, купеческий, с капитальными стенами метровой толщины, со множеством ниш, выемок, уступов.
— Век буду благодарна тебе, — пообещала Калерия Ивановна, плюхаясь на стул, но встала, хотя ноги не держали от пережитого волнения, и перекрестилась на образок. Иконка висела среди пожухлых картинок и фотографий и сама, блеклая, невидненькая, в глаза не бросалась.
— Хорошо, хорошо, — беспокойно и недовольно отвечала Аврора Алексеевна, отмахиваясь и тревожно мечась вдоль занавешенных одеялами окон. — Но дальше-то как? Прикажешь мне в тюрьму садиться из-за твоего сыночка?
— Вспомни, Аврора, разве я тебя не выручала?
— Помню. Потому и пустила. Иду ведь на риск! Но дальше уж выкручивайся сама как знаешь. Без меня! Оставлю тебе ключ, и ходи поливай мои цветочки.
На следующий день утром, в седьмом часу, уходя из дому, Грехова объявила на всю кухню (а были там Савельева да бабка Никитична), что поживет несколько дней у дочки в Черкизове, прихворнула та, да и в магазин оттуда на работу ближе. Работала Аврора Алексеевна кассиршей в продовольственном магазинчике на Преображенском рынке.
Калерия Ивановна прокралась к сыну, накормила, напоила, прислушиваясь и замирая. Но некого было особенно опасаться. Учительница Савельева уже ушла в школу, дочка ее Алька поступила в этом году в медицинский институт, да еще помогает в госпитале ухаживать за ранеными, приходит домой поздно; Голошубовы не вернулись из эвакуации, воротятся, наверное, весной; Катерина, бабки Никитичны дочь, дежурит сутки на телеграфе; Митрохина в деревне; Русанова после похоронки перебралась со своими двойняшками к матери на Плющиху.