Я рассеянно помотала головой, думая о возвращающих минувшее время таблетках. Если они возвращают события, значит, вернутся и те незабвенные дорогие нам люди, кто улетел на далекую прекрасную планету, имя которой добрая наша память и вечная боль нашего сердца о них? Если бы мне удалось достать такую таблетку, чтобы прожить в воспоминаниях наяву один-единственный день из прошлой своей жизни, какой день я выбрала бы? Какой? Конечно, тот, когда я была очень счастлива. Но счастье — безотносительное счастье — не может существовать просто само по себе. Оно возможно лишь при непременном участии чьей-то доброты. Добрый день оттого и добрый, что озарен человеческой добротой…

Гость, не повторив вопроса, молчал и не мешал мне думать. Но через несколько минут, деликатно кашлянув, он напомнил о себе и тихо спросил:

— Вы так и не объяснили мне насчет планеты? Мы с вами начали интересный разговор, как, например, будет со мной, когда я вернусь через пятьдесят лет на Землю. Вот по этой вашей теории незабвенности.

— Теория относительности, — поправила я.

— Не все ли равно, как она называется. Главное, чтобы встреча произошла. Встретиться и поговорить с хорошим человеком. Не так ли? — Гость смутился тем, что сам себя похвалил, и тут же исправился: — Я имею в виду лишь вас.

Он поднялся со стула, прошаркал к двери. Я подошла к нему и хотела помочь намотать на шею длиннющий шарф.

— Нет, нет, — не разрешил он. — Я прекрасно сам управляюсь.

— Кто же вам стирает, готовит обед? — спросила я, предчувствуя, что он не ответит.

— О, это все пустяки, не стоит и говорить… Ну, до свидания. Спасибо за прием. Очень рад был снова встретиться с вами. — Голос гостя задрожал от волнения: — Вы позволите мне еще как-нибудь вас навестить? Мы ведь так и не закончили разговора о теории незабвенности.

— Непременно приходите! — ответила я, и странный гость ушел довольный и польщенный.

И больше никогда не появился…

1972

Памяти Камила И.

Отойдя от кассы ни с чем, Крылов заново перечитал все надписи у окошек, но так и не вспомнил, до какой станции надо ехать. «А за каким чертом, собственно?» — скучнея, подумал он. Какая срочность? Но главное — ехать-то куда? Старик говорил, что от Москвы примерно час электричкой, а там до деревни автобусом двадцать минут. Остановка конечная, как раз у ворот. Старик хвалился, как хорошо у них летом: зелено, тенисто, душисто. Приглашал: «Приезжайте в парке погулять…»

Вспомнилось счастливое лицо старика и взгляд его со всем наперед согласный, лишь бы не винили, что эдакое счастье он сам себе посмел сотворить. И, не решив еще, поедет ли, Крылов задумался: «А что же повезти старику? Женщине проще — торт или конфеты. А мужчине?» Перешел площадь и купил на лотке абрикосов, свежих, крупных, матово-спелых, и вдруг отчетливо вспомнил название станции и довольный побежал обратно к кассам, засовывая на бегу пакет с абрикосами в портфель.

Года три назад в редакцию журнала пришла повесть «Мария», и Крылову, постоянному рецензенту, дали ее почитать. Он прочитал рукопись добросовестно, как читал обычно: внимательно, дотошно-придирчиво, будто слова и фразы разглядывал изнутри. Прочитал и вскоре забыл, тоже как все те рукописи, ценность которых для себя лично отмерял числом условных печатных листов. Однако, исполняя долг, не обошелся краткой отпиской начинающему автору, а дал обширную, дельную рецензию, указал на погрешности, похвалил удачные места.