Вещатель Адонай стоял на коленях перед ней, держа девушку за ягодицы и вжимаясь лицом между ее бедер. Откуда-то из глубин его нутра рвались блаженные стоны, пока он причмокивал, посасывал и лизал. Его ловкий язык то появлялся, то пропадал из виду, мраморная грудь часто вздымалась, гибкое тело била дрожь. Глаза так сильно закатились, что были видны только розоватые белки. Кадык подскакивал с каждым глубоким алым глотком. В детстве Меркурио довелось увидеть, как изголодавшиеся волки разорвали на части ягненка. Звуки, с которыми они это сделали, были очень похожи на те, что издавал вещатель, пока он пил.

Ткачиха Мариэль сидела в углу комнаты и наблюдала, как кормится ее брат. Ее сгорбленная фигура скрывалась в темных складках мантии, на изуродованное лицо был низко надвинут капюшон. Из него выбивались прядки светлых, как кость, волос, а с перекошенных губ ткачихи стекала тонкая струйка слюны. Одна скрюченная рука была прижата к горлу. Другая – между ног.

Адонай оторвался от влажных от крови лепестков девушки, охая так, словно он едва не утонул. Его лицо и зубы были измазаны алым, по шее стекали красные струйки. Девушка задрожала, окровавленные пальцы ласкали лицо Адоная со всем благоговением жрицы перед ее богом. Не моля о прощении за грехи свои. Предпочитая сладкое наказание.

– Еще, – простонала она, вновь привлекая его.

– Я помешал? – спросил Меркурио.

Затуманенный взор вещателя наконец прояснился, и он с придыханием рассмеялся. По-прежнему дрожа и покачиваясь, будто пьяный, он медленно повернул голову, как слепой червь к свету. Когда он увидел Меркурио в дверях, улыбка сошла с его окровавленных губ. Взгляд наполнился злобой, на подбородке повисла длинная рубиновая слюна.

– Да, – одновременно ответили они с Мариэль.

– Ну, в таком случае не нужно было оставлять гребаную дверь открытой, – проворчал старик.

Затем проковылял в комнату, громко стуча тростью по влажному черному камню. В обители колдунов было чересчур жарко, и Меркурио знал, что обратный подъем по этим ступенькам с его больными коленями будет чистой мукой. Он потел, словно черниломан с трехпеременной ломкой. Его старые ноги дико ныли. Еще сильнее болела левая рука.

– Ступай, барышня, – сказал он истекавшей кровью девушке, которая никак не могла отдышаться.

Десница слегка прикрылась своей влажной робой. Хотя выглядела она так, будто вот-вот рухнет в обморок от потери крови, ей удалось окинуть Меркурио испепеляющим взглядом.

– Ну, – поторопил он, взмахнув тростью в сторону двери. – Вали-вали. Тут как минимум трое твоих дружков околачиваются у меня за спиной. Может, у одного из них появится идея, как вам провести время, все лучше, чем в компании этих гребаных извращенцев.

Девушка глянула на Адоная, и вещатель слабо кивнул.

– Сюда, дитя, – прошептала Мариэль, маня ее скрюченным пальцем.

Девушка неуклюже поплелась к ткачихе. Когда она приблизилась, Мариэль подняла изуродованную руку и помахала ею перед кровоточащей раной на груди Десницы. Та вздрогнула. Вздохнула. Когда она повернулась, Меркурио увидел, что глубокая ножевая рана исчезла, будто ее никогда и не было.