В руке матери были зажаты весы, ее черные перчатки до локтей капали, словно кровью из перерезанного запястья, на вечность под их ногами. Ее платье тоже было черным и усеянным миллиардом крошечных точек света. Глаза – темные, как тюрьма, в которой она сидела в заточении, а улыбка – как отмщение, затянувшееся на тысячу лет.

И в другой части этой бесконечной серости их ждал он.

Отец.

Он был облачен в белое. Высокий, как горы. Но Аа уже не горел так ярко, как помнил Анаис. Его три глаза – красный, желтый и голубой – ныне закрылись. Его сияние потускнело. Тьма вокруг них разбухала. Мать возвышалась за плечами сына – черная, как истинотемные небеса.

Вокруг отца собрались сестры Луны. Цана, объятая пламенем, Трелен, окутанная волнами, Налипса, облаченная в один лишь ветер, и Кеф, спящая на полу, укрытая осенними листьями. Они наблюдали за его приближением с неприкрытой злобой, но Анаис видел, что сестры боятся его. И знал почему. В конце концов, он правил на небесах. Выше их всех.

Возможно, за это они его и ненавидели.

– Муж, – сказала Ная.

– Жена, – ответил Аа.

– Сестры, – кивнул Анаис.

– Брат, – по очереди поклонились они.

Все замерли в молчании, длиною в годы. С тысячелетием страданий, ярости и горя между ними. И наконец Луна повернулся к Солнцам. Хотя три его глаза были закрыты, Анаис знал, что Аа видит его. В конце концов, Всевидящий видел все.

– Отец, – сказал он.

Его ответ ранил, как нож на рассвете.

– Ты мне не сын.

Даже спустя столько столетий слова отца по-прежнему причиняли боль. Это вопиюще неправильно, когда тебя презирает тот, кто должен любить больше всех на свете. Тишина стала оглушительной, разум Луны наполнился тысячью «если бы» и «ну почему».

Он знал, что в них нет смысла. Но даже боги кровоточат.

Анаис опустил взгляд и увидел свое отражение в зеркальном камне/стекле/льду под ногами. Его контуры подрагивали и искажались, как черный огонек. Из плеч и макушки вырастали языки тьмы, словно дым от горящей свечи. На лбу был запечатлен серебряный круг. И, подобно зеркалу, этот круг ловил свет от тоги отца и отражал его бледным и ярким сиянием. Но даже тогда он замешкал, думая обо всем, что могло бы быть.

За его спиной маячило очертание, вырезанное из тьмы.

Девушка.

Бледная кожа, длинные темные волосы, струящиеся по плечам, и горящие черные глаза. Свирепая и храбрая, ловкая и умная. Он знал ее. Чем она пожертвовала. Что потеряла. Знал, что, в отличие от его сестер, она всем сердцем любила своего брата. И самое главное – он знал ее имя.

Мия.

Она взяла его за плечи и близко наклонилась. Мать нахмурилась, когда девушка заговорила, легонько задевая губами ухо Анаиса. Ее прикосновение было ледяным, но голос – как пламя в его сердце.

– Никогда не отводи взгляд, – прошептала она.

И тогда Луна посмотрел. На Солнца, которые должны были его любить. И, сжав кулаки, обратился к отцу:

– Ты подарил мне жизнь, но это не дает тебе власти надо мной. Ты разбил меня, но я не сломлен. Мои осколки острее ножей. Острее правды. Так что выслушай ее и знай. Ты ударил по мне, когда я был ребенком. Подло убил, пока я спал. Но я уже не ребенок, отец. И я проснулся.