— Святой, — хрипло окликнул меня Мораис, но я только отмахнулся от него. Память возвращалась ко мне, через боль, урывками. Видения и лица, мелькавшие перед глазами пугали настолько, что холодные слезы неба становились моими слезами. Лишь на краю сознания эхом отдались слова старца: «Лошади готовы. Накинь, плащ, дочка. Сейчас его лучше не трогать. Святой общается с богом».

Память рисовала мне жаркие костры, искры, которые устремлялись в небо столпом, бледные, обезображенные муками лица тысячи ведьм, и мою руку с догорающим факелом. Словно наяву я видел суды и процессы, где выступал либо обвинителем, либо защитником. «Ведьма!» — слышал собственный голос, а люди кричали, и их крик оглушал каждый раз, когда выносил приговор.

Справедливость.

Это слово всегда было моим законом, моим стягом, моим богом.

Белая фигура под сводами святой церкви бежала, протягивая руку ко мне. Алый крест, словно росчерк крови и мой герб воскрешал в памяти орден лекарей.

Вот бывшая ведьма, а ныне травница и лекарь святой церкви, тянет меня за руку к новоприбывшей. Женщину забивали камнями деревенские жители, потому что посчитали ведьмой и не нашли ничего лучше, чем устроить самосуд. Я слышал как мои собственные шаги отзываются эхом от толстых стен обители, как вжимаются в стену при виде меня попадающиеся на пути инквизиторы. «Господи спаси!» — шепчут они, опустив глаза. Они молятся богу, чтобы он спас их от меня, если вдруг поддадутся искушению.

Страх.

В глазах братьев по ордену я видел страх. Они молили о пощаде, жалуясь на то, что ими владел бес, но я прекрасно знал, что только слабые сердцем и духом поддаются искушению. Иногда люди не понимают просто молитв и просьб. И тогда единственное, что служит им уроком — страх.

— Пойдем, дочка, старый Мораис отведет тебя в тепло. Не бойся старика, — снова ворвался сквозь воспоминания голос старца, который суетился возле ведьмы. — Он знает где я живу. Он за тобой придет, идем. Я не причиню тебе вреда.

Я услышал шаги и шорох плаща. Сердце переполнилось благодарностью к старику. Я хочу сейчас побыть наедине с богом.

Люди ордена еще долго будут приходить в себя, но я точно знал, что будут мстить. Кому-то этот неверный был другом, братом, соратником. А кому-то предупреждением, которому не хочется внемлить. Единственное, о чем могу молить Господа, чтобы их гнев распространился только на меня, а не на нее. И не на других, которым нашлось или найдется место в моем сердце.

Память снова вернула меня в прошлую жизнь. Я точно помнил этот год. Одна тысяча двести двадцатый. Суд в столице над инквизиторами. Крик! Я резко подскочил и бросился на конюшню. Старый Мораис задвинул себе на спину Альвеву и размахивал факелом, отгоняя от себя инквизиторов. Господи, ну за что ты разрешил таким родиться?

— Остановитесь! — заорал я, подбегая ближе к толпе из десяти-двенадцати человек, — Вам не хватило урока с вашим братом?

— Ведьме — смерть! — орали они, сжимая кольцо возле конюха и девушки, — Наш брат погиб из-за нее! Она околдовала его! Она его одурманила! И тебя околдовала! Это все ее мерзкие чары! Ты сам нечестивец, раз поддался ей!