— Где? — не поняла Ирина Леонидовна.

— Словно камни с горы кидали, — поморщилась я.

— Дррр!!! — понеслось по квартире. — Дррр!

— Вот, опять! — закричала я.

— Мебель демонтируют! — завопила в ответ Рина.

Грохот прекратился.

— Совсем забыла! — по инерции заголосила я. — Долго они греметь будут?

— Пока все не унесут! — надрывалась Ирина Леонидовна.

— Что случилось? — спросил Иван, заглядывая в столовую. — Почему вы кричите, как бедуины в пустыне?

— В нашей квартире мастера шкафы от стен отдирают! — загорланила я.

— Панели декоративные срезают! — переорала меня Рина.

— Я понял, что внизу что-то типа перфоратора запустили, — сказал Иван. — Но сейчас-то вы почему вопите? Тихо ведь в доме.

Мы с Ириной Леонидовной растерянно примолкли. Иван Никифорович рассмеялся и ушел.

— Мяу, — недовольно произнес кот Альберт Кузьмич, восседавший в кресле во главе стола.

— Прости, дорогой, — засуетилась Рина и осторожно налила кофе в чашку, которая стояла перед котярой.

— Он пьет кофе? — опешила я.

— Раньше Альберт Кузьмич терпеть не мог даже запах напитка, — голосом министра, командующего парадом на Красной площади, возвестила из кухни Надя, — а потом позавидовал Ирине Леонидовне и стал по утрам кофеек просить. Только со сливочками его употребляет. И обязательно двадцатидвухпроцентными, остальные ему не нравятся.

— Надя, зачем ты кричишь? — засмеялась Ирина.

— Так перфоратор грохочет, — объяснила домработница.

— Сейчас тихо, — возразила хозяйка.

— А и правда, — смутилась Надежда.

Я пошла в гардеробную, завидуя Сан Санычу, который сейчас, сидя за столом, вкушает из фарфоровой чашки кофий со сливками, потом ляжет на диван, зароется в теплый плед и проспит до полудня. И весь день у кота пройдет лучше некуда, ну разве что придется воспитывать бульдожек. А я понесусь к восьми утра беседовать с Лесей, потом до вечера буду бегать по делам, и о кофе со сливочками мне придется только мечтать, потому что от этого напитка самая мощная часть моего организма (не подумайте, что это мозг) становится все шире и шире. А у британца никаких угрызений по поводу того, застегнутся ли на нем джинсы, нет. Так кто из нас счастливее? Госпожа Сергеева или Альберт Кузьмич?

Отчаянно зевая, я влезла в платье. Визит в лабораторию к Любе временно откладывался, чулки снимать пойду к ней после встречи с дочерью Владимира и Ксении.

— Да, я посещала бабушку и Гену, — сказала Леся, — но не дружила с ними. Мне трудно объяснить вам, какие нас связывали отношения. Ну… просто я жалела их. Раньше в детстве я знала, что у папы есть мать, и она иногда к нам прибегала, но потом перестала. Как-то раз я спросила: «Почему мы с бабушкой не дружим?» Отец рассердился, буркнул: «Не твое дело». А мамочка объяснила: «Бабушка Лена пьяница, она с папой, когда тот ребенком был, плохо обращалась, била его, не кормила, сама много раз замуж выскакивала. У нее один сын совсем маленьким от плохого обращения заболел и умер».

Леся начала накручивать на палец прядь светлых волос.

— Я очень ее несчастного ребенка пожалела и обрадовалась, что папа жив остался.