Больше Оленька не могла говорить; она разрыдалась; но это были ее последние слезы. Она высказала все, что было у нее на душе, и к ней снова вернулось спокойствие.
XXX
Молодецкая душа рыцаря ни за что не хотела расставаться с своей телесной оболочкой и не рассталась.
Через месяц после возвращения в Любич раны пана Андрея стали заживать, и скоро к нему вернулось сознание. Когда он в первый раз осмотрелся кругом, он сразу понял, что он в Любиче.
Затем он позвал к себе верного Сороку.
— Сорока, — сказал он, — Господь милосерд ко мне! Чувствую, что не умру!
— Слушаюсь, — ответил старый солдат, вытирая кулаком слезу. А Кмициц продолжал как бы про себя:
— Кончены мои испытания! Ясно вижу… Господь милосерд ко мне… Он с минуту молчал, и только губы его шептали молитву.
— Сорока! — сказал он снова.
— Чего изволите, пан полковник?
— А кто там в Водоктах?
— Панна и пан мечник россиенский.
— Слава тебе, Боже! Узнавали обо мне?
— Присылали каждый день, пока не узнали, что ваша милость выздоровеет.
— А потом перестали присылать?
— Потом перестали.
— Они еще ничего не знают, но узнают от меня самого. Ты никому не говорил, что я воевал здесь под именем Бабинича?
— Не было приказа! — ответил солдат.
— Ляуданцы с паном Володыевским еще не вернулись?
— Никак нет, но их ждут со дня на день. Этим и кончился первый разговор.
Две недели спустя Кмициц встал с постели и начал ходить на костылях, а в следующее воскресенье решил во что бы то ни стало отправиться в костел.
— Поедем в Упиту, — сказал он Сороке. — С Бога надо начать, а после обедни в Водокты!
Сорока не посмел прекословить и велел выложить сеном повозку. Пан Андрей оделся по-праздничному, и они поехали.
Приехали они довольно рано; костел был почти пуст. Пан Андрей, опираясь на плечо Сороки, прошел прямо к главному алтарю, занял место на скамье и опустился на колени. Никто не узнал его — так он изменился.
Лицо его было бледно, исхудало и обросло за время войны и болезни длинной бородой. Все думали, что это какой-нибудь проезжий сановник заехал помолиться. Всюду было много проезжей шляхты, которая возвращалась теперь с войны.
Костел стал понемногу наполняться народом; стали съезжаться и помещики даже из отдаленных местностей, ибо во многих местах костелы сгорели и обедню можно было слушать только в Упите.
Кмициц, погруженный в молитву, не видел никого; только скрип скамьи, на которой сел кто-то рядом, прервал его благочестивое раздумье.
Он поднял голову и увидел рядом с собой нежное и печальное лицо Оленьки…
Она также узнала его, так как вдруг посторонилась, словно в испуге. Лицо ее сначала вспыхнуло, потом вдруг побледнело, но страшным усилием воли она овладела собой и опустилась на колени возле него; третье место занял мечник.
И Кмициц, и она склонили головы и, закрыв лицо руками, стояли рядом на коленях. У обоих сердце билось так, что они слышали его биение…
Наконец пан Андрей первый сказал:
— Да славится имя Господне!
— Во веки веков! — вполголоса ответила Оленька.
И больше они не говорили. Тем временем ксендз вышел говорить проповедь. Кмициц слушал его, но, несмотря на все усилия, не слышал и не понимал.