— Так и не знаю, — крикнул Гарри Огриду сквозь грохот тележки, — какая разница между сталактитом и сталагмитом?

— В сталагмите есть буква «м», — ответил Огрид. — И не спрашивай больше ничего, а то меня вырвет.

Он и правда совершенно позеленел. Когда тележка наконец остановилась около маленькой дверцы в стене, ему пришлось постоять опершись о стену, чтобы колени перестали дрожать.

Цапкрюк отпер дверцу. Оттуда, клубясь, вырвался зеленый дым. Когда дым рассеялся, Гарри ахнул. Внутри, в ячейке, лежали горы золотых монет. Колонны серебряных. Груды маленьких бронзовых нутов.

— Все твое, — улыбнулся Огрид.

Все его — это было потрясающе. Дурслеи, скорее всего, ничего об этом не знали, а то бы быстренько все отобрали. Они постоянно жаловались, что Гарри им очень дорого обходится. А оказывается, все это время он, сам того не подозревая, владел целым состоянием, спрятанным глубоко под землей.

Огрид помог Гарри уложить некоторое количество денег в сумку.

— Золотые — это галлеоны, — объяснял он. — В одном галлеоне семнадцать серебряных сиклей, а в одном сикле — двадцать девять нутов, все довольно просто. Вот так, этого на пару семестров хватит, а остальные пусть лежат здесь, целее будут. — Он повернулся к Цапкрюку. — А теперь, будь другом, к ячейке номер семьсот тринадцать, и, может, не будешь так гнать?

— Скорость только одна, — отрезал Цапкрюк.

Они помчались дальше, вглубь, набирая скорость. Все холоднее становилось, все сильнее швыряло тележку на крутых поворотах. С грохотом пронеслись они мимо подземного ущелья, и Гарри перевесился через бортик, чтобы посмотреть, что там, внизу, но Огрид с болезненным стоном за шиворот втащил его обратно.

Ячейка семьсот тринадцать не имела замочной скважины.

— Станьте в стороне, — важно велел Цапкрюк. Он легонько тронул поверхность длинным ногтем, и дверца попросту растаяла от прикосновения.

— Если так сделает кто-нибудь посторонний, его утянет внутрь, и он окажется в заточении, — объяснил Цапкрюк.

— А вы часто проверяете, нет ли кого внутри? — спросил Гарри.

— Примерно раз в десять лет, — ответил Цапкрюк с весьма зловредной ухмылкой.

Гарри не сомневался, что в такой секретной ячейке должно храниться что-то очень-очень важное, и, снедаемый любопытством, весь вытянулся вперед, ожидая увидеть по меньшей мере груды алмазов — но ячейка была пуста, по крайней мере, на первый взгляд. Только потом он заметил на дне небольшой грязноватый сверток в коричневой бумаге. Огрид взял сверток и засунул его куда-то в глубины своего плаща. Гарри ужасно хотелось узнать, что же там такое, но он все же сдержал свое любопытство и не стал спрашивать.

— Ну, давай назад в эту адскую громыхалку, и не говори со мной по дороге, лучше мне держать пасть закрытой, — сказал Огрид.

Кое-как пережив ужасы обратной дороги, они стояли за дверями «Гринготтса», щурясь на ярком солнце. Гарри не знал, куда и бежать, теперь, когда в сумке у него было полно денег. Ему не требовалось знать, каков обменный курс галлеона по отношению к фунту, чтобы понять, что сейчас у него больше денег, чем было когда-либо до этого — и даже больше, чем было когда-либо у Дурслеев, если уж на то пошло.