- Чайник? – дружелюбно спросил я, нависнув над чересчур темпераментной тетенькой, так болезненно переживающей за традиции своих соплеменников.

После секундного замешательства мадам Левенштейн согласно кивнула. Свалив этим кивком с моей души камень. Миру - мир, всем бабам - счастье!

Больше никто из нас не произнес ни слова. Зато в комнату мы вернулись вместе, превнеся в нее торт и аромат свежезаваренного чая. Пожалуй, что не такого исхода от случившейся эскапады своей родственницы ожидали профессор и его дочь. Они уже отошли от приступа дикого веселья. Маятник их настроения, походу, уже было качнулся в сторону тревоги. Но, завидев нас с Паной Борисовной, не обливающих друг друга кипятком и ругательствами, папенька с дочкой выдохнули и вновь заулыбались. Теперь, самое главное, это следить за своим базаром и в ближайшие полчаса не взбодрить софьину тетку еще чем-либо. Тем, что она опять сочтет за гнусный выпад оголтелого антисемитизма. А потом, со всем нашим уважением поблагодарить хозяев за гостеприимство и подобру-поздорову валить из этого дома.

- Ну спасибо, голубчик! Повеселили вы меня, давно я так не смеялся! – без околичностей выразил мне признательность Лев Борисович. – Это же надо такое придумать! – он помотал головой, по всей вероятности, представив группу товарищей в пейсах и кипах, сидящих вокруг казана и поочередно ныряющих туда ложками за почетным званием еврейского крестного.

- Лева, разве это смешно? С каких это пор, Лева, тебя стали веселить эти оскорбительные антисемитские пошлости? – уже без необузданной ярости, но по-прежнему крайне неодобрительно покачала головой его сестра.

- И таки да, молодой человек, мне очень хочется верить, что ваша выходка, это всего лишь идиотская глупость, а не злой антисемитский умысел! – с суховатой грустью осудила меня Пана Борисовна. Похоже, что в угоду племяннице она готова была уже поступиться принципами и завершить процедуру остракизма по отношению ко мне.

Нет уж, дудки! На такой печальной ноте, да еще с клеймом олигофрена-антисемита я примиряться с мадам Левенштейн никак не желал. Мне еще почти полтора года в университете учиться, в котором ее брат ректором.

- Наговариваете вы на меня, уважаемая Пана Борисовна, грех это! – попер я буром, – Как это я, будучи комсомольцем, то есть членом Ленинского союза молодежи, могу быть антисемитом?! Вы уж меня извините великодушно, но вы сами себе противоречите! Я, Ленин и антисемитизм! Нонсенс! Разве такое возможно?! Так не бывает! – беззастенчиво уровняв себя с генетическим классиком международного терроризма, пустился я в дебри софистики и демагогии. Ленинского братца Сашу, иудейского террориста, помешанного на взрывах русского царя, я благоразумно поминать не стал. Повесили упыря и поделом ему. Нет плохих национальностей, есть выродки из них.

- При чем тут комсомол и уж тем более, причем здесь Ленин, юноша? – устало махнула рукой софьина тетка и вновь потянулась к своим папиросам.

- А при том! Уж вы меня простите, но если бы вы, уважаемая Пана Борисовна, также как и я изучали в университете историю, то вы бы мне сейчас этого вопроса не задали! – постарался я отвлечь тетку от ее удушливой махры.