- Так вы, друг мой, вдобавок еще и ревизионист?! – всполошилась историчка с незаурядными способностями в области кулинарии, – Или вы провокатор?

- Ни то и не другое, я всего лишь за то, чтобы не делать культа даже из самых признанных классиков. Я за решения двадцатого съезда нашей партии, Пана Борисовна! Классики исторического материализма, они тоже люди. Со всеми своими слабостями, а потому, ничто человеческое им также не чуждо. Тот же Маркс, например, не любил мыться и от того до самой смерти страдал от фурункулеза. А вот племянницу свою, напротив, он очень любил!..

Тут я, пусть и с опозданием, но осекся. Углубляться в тему инцеста главного основоположника научного коммунизма, в эти дремучие времена было смерти подобно. Пылкая проповедница марксизма тоже не решилась продолжать дальнейшие прения относительно своего бородатого божества. Что одного, что второго. В соответствии с традициями и методичками совковых идеологов Пана Борисовна поступила проще, она сразу и бескомпромиссно перешла на личности.

- Никакой вы не милиционер! И уж тем более, никак не советский! Вы идеологический враг! – горячо, но как-то неубедительно кипятилась тетка.

В ответ мне тоже приходилось повышать градус демагогии и ханжества.

- Я, товарищ Левенштейн, вообще-то комсомолец, я добровольцем в армии отслужил! Все проверки прошел и теперь я офицер советской милиции! А вы, вот так запросто мне такие обидные ярлыки изволите лепить! Нехорошо клеветать на молодежь СССР! Не по-нашему это, не по-советски! – поймал я за язык так неосторожно подставившуюся, в общем-то, неплохую повариху.

Мадам Левенштейн растерянно замолчала и, ища поддержки, повернулась к брату профессору. Но тот почему-то не спешил вступать в нашу перепалку. Лев Борисович разглядывал меня и задумчиво попивал коньяк. Софья тоже сосредоточилась на торте, стараясь не поднимать испуганных глаз ни на кого из присутствующих. Я с удовлетворением подумал, что, скорее всего, она уже и сама не рада, что ей удалось затащить меня на их семейную Голгофу.

- А скажите, Сергей, кто ваши родители? – все-таки вступил в разговор хозяин дома, – Если это не секрет, конечно, – тактично добавил он.

- Не секрет. Мои родители давно умерли, еще до моего совершеннолетия. Сиротствую я, – без лишних эмоций выдал я информацию о своем доноре.

- Прошу меня простить! – вежливый профессор не только повинился, но и склонил голову, а потом продолжил, – Ведь это вы, Сергей, тогда, три года назад своего однокурсника избили и в армию из университета ушли?

Оказывается, никто не забыт и ничто не забыто. Теперь уже памятливый ректор не показался мне излишне щепетильным. Пора собираться домой.

- Так это ты Мишку Гольдштейна тогда отлупил? – оживилась Софа.

- Я. – отпираться не имело смысла, память у ее отца была отменной, – Но никакой антисемитской подоплеки в том мордобое не было! – на всякий случай пояснил я ее тетке, специально повернувшись к ней, – Там кроме Гольдштейна, в его компании еще другие активные участники были. И все, как один, гои, – счел нужным уточнить я.