Она подняла свое дрожавшее, словно от холода, тело и направилась в комнату, где хранились игрушки. Сняв развешанные там мобили Колдера – ими они с Чиу на прошлой неделе каждый вечер украшали пространство, начала развязывать шнуры. Они оказались соединены настолько прочно, что заболели кончики пальцев, однако, набравшись терпения, она дошла до конца и развязала последний узел. Служившую украшением цветную бумагу в форме звезд и целлофановую пленку она собрала и сложила в корзину, а затем смотала шнуры в клубок и положила в карман брюк.

Она сунула босые ноги в сандалии. Толкнула тяжелую входную дверь и вышла из квартиры. Спустилась пешком с пятого этажа. Темнота еще не покинула улицы. Во всем огромном доме лишь в двух-трех окнах горел свет. Она все шла вперед. Пройдя через калитку в воротах позади дома, начала подниматься по темной и узкой дорожке, ведущей на сопку.

Из-за черно-синей темноты сопка показалась ей выше, чем в обычное время. В этот час еще спали даже непоседливые старики, которые обычно спозаранку поднимаются набрать воды из источника, бьющего наверху. Понурив голову, она все шагала и шагала вперед, молча вытирая тыльной стороной ладони текущие по лицу струйки то ли пота, то ли слез. Она страдала, будто ее всю заглатывает дыра, чувствовала ужасный страх и одновременно проникающее в этот страх странное спокойствие.

Время движется вперед.

Она возвращается к своему стулу рядом с кроватью. Открывает крышку последнего контейнера. Берет жесткую руку сестры и силой заставляет потрогать гладкую кожицу сливы. Округляет ладонь так, чтобы костлявые пальцы зацепили одну из них.

Она не забыла, что из фруктов сестра больше всего любила сливу. В памяти всплывает картинка из детства: маленькая Ёнхе кладет в рот целую сливу, перекатывает ее языком и говорит, что ей нравится это ощущение. Однако сейчас руки Ёнхе никак не реагируют. Она смотрит на ее тонкие ногти и думает, что они стали похожи на бумажные листочки.

– Ёнхе.

В пустой палате ее голос звучит очень сухо. Ответа нет. Она наклоняется и почти касается своим лицом лица сестры. В этот миг, как в сказке, веки Ёнхе поднимаются.

– Ёнхе!

Она заглядывает в совершенно пустые глаза. В них лишь отражение ее лица. От пугающего разочарования она чувствует, как уходят силы.

– Ты сошла с ума? Ты правда сошла с ума?

Она впервые бросает слова, в которые не могла поверить последние годы.

– Неужели ты и правда сошла с ума?

Захваченная новым для нее чувством страха, она нерешительно отстраняется от сестры. Тишина в палате, где не слышно даже человеческого дыхания, застревает в ушах, будто их заткнули ватным тампоном, смоченным водой.

– Вообще-то…

Нарушив тишину, она бормочет сама себе:

– Не знаю, может, это проще, чем кажется…

Она колеблется, замолкает ненадолго.

– То, как сходят с ума. Поэтому…

Не договорив, замолкает. Вместо слов вытягивает руку и подносит указательный палец к верхней губе сестры. Тоненькое и тепловатое дыхание медленно, но размеренно щекочет палец. Губы лежащей едва заметно вздрагивают.

Могло ли так случиться, что Ёнхе уже давно и быстрее, чем обычные люди, прошла через боль и бессонницу – то, что сейчас испытывает она сама втайне от всех, – и после этого направилась дальше? Могло ли так случиться, что в какой-то миг она выпустила из рук тонкую нить, связывающую ее с обычной жизнью? Все последние три месяца бессонницы, оставаясь наедине с беспорядочными мыслями, она думала о том, что сама, возможно, тоже выпустила бы из рук эту нить, если бы не Чиу, если бы не ответственность за его жизнь.