Могла ли она защитить Ёнхе от всего того, о чем никто не догадывался? От того, что впиталось в ее плоть и кровь? Защитить младшую сестричку, которая на закате солнца направлялась к воротам дома и стояла там в одиночестве спиной к нему.

Наконец они вышли на дорогу с противоположного склона сопки и, встретив ехавший в сторону их уездного городка трактор, сели в кабину водителя и промчались с ним по незнакомому пути под заходящими лучами солнца. Она вздыхала с облегчением, однако Ёнхе, не выказывая никакой радости, лишь молча смотрела на тополя, горевшие в пламени заката.

Если бы в тот вечер они навсегда покинули дом, как хотела Ёнхе, могло бы все сложиться иначе?

Если бы в тот день на семейном обеде она крепче держала руки отца, чтобы он не смог ударить Ёнхе, могло бы все сложиться иначе?

Когда Ёнхе впервые привела к ним для знакомства своего будущего мужа, его холодное выражение лица почему-то ей не понравилось. Если бы она прислушалась к своей интуиции и удержала ее от этого замужества, могло бы все сложиться иначе?

Временами она полностью погружалась в мысли, перебирая в памяти события и факторы, определившие судьбу Ёнхе. Это бессмысленное занятие – по одному поднимать и взвешивать каждый камень, как в игре го, – ни к чему не приводило и уже ничего не могло исправить. Однако остановить этот поток мыслей ей не удавалось.

Если бы только она не вышла замуж за художника…

Наконец, когда память возвращалась к ее собственной жизни, голова становилась тяжелой и бесчувственной, как при параличе.

Она не была уверена, что любит его. Не осознавая этого до конца, вышла за него замуж. Возможно, она нуждалась в чем-либо, что могло бы немного возвысить ее в этой жизни. Хотя его работа ничего не приносила в семейный бюджет, ей нравилась атмосфера в его семье, состоящей в основном из преподавателей и врачей. Она очень старалась соответствовать его правильной речи, вкусам и пристрастиям, желаниям в постели. Какое-то время в начале их совместной жизни они, как и другие молодые супруги, случалось, устраивали словесную перепалку по пустякам или по какому-то значительному поводу, однако вскоре сложилось так, что ей пришлось смиренно принять все, что требовало смирения. Но в самом ли деле она вела себя так ради него? Не разрушала ли она его в той же мере, в какой он разрушал ее все эти восемь лет жизни под одной крышей?

Около девяти месяцев назад он позвонил ей в первый и в последний раз. Время близилось к полуночи. Судя по короткому щелчку автомата, проглотившего монетку, звонил он откуда-то издалека.

– Я хочу видеть Чиу.

Этот голос – низкий и напряженный, нарочито спокойный и такой знакомый – вонзился ей в сердце, как тупой нож.

– Нельзя ли увидеть его хотя бы один раз?

Это было так свойственно ему: не удосужившись признать себя виновным, не проронив ни слова о прощении, сказать только о сыне. Даже не спросить, что с Ёнхе.

Она знала, какой он тонкий человек, насколько чувствительная у него натура. Знала, как легко ранить его самолюбие и как просто сломать душу. Знала и то, что стоит ей один раз отказать, ему потребуется много времени, чтобы решиться позвонить снова.