Счет сгоревших танков, бронетранспортеров и орудий, что наших, что немецких, был на многие сотни. Они перекрывали улицы, высились среди баррикад, развалин и груд кирпича. Особенно много их было в районах северного городка Сельскохозяйственного института, больницы и на Чижовке[166]. Часть машин ремонтники пытались реанимировать, снимая запчасти с окончательно разбитых машин. Остальные тракторами вытаскивали на площадки для отправки в металлолом.

Тем не менее город жил. В него возвращались жители и рабочие. В разборе завалов и эвакуации подбитой техники участвовали все, кто могли, в том числе и дети. Работа шла днем и ночью. Спали у костров прямо на улице или в очищенных от мертвецов подвалах. Тут же питались из полевых кухонь.

А еще кругом витал трупный запах. Бои-то в городе только закончились вот трупы убрать и не успели. Они тут кругом валялись. Группы пленных под конвоем пары бойцов искали их по развалинам и подвалам, а затем грузили трупы в сани, разделяя по форме одежды массу заледеневших трупов в серо-зеленых мундирах немцев, хаки румын, серых шинелях красноармейцев и черных фуфайках ополченцев, складывая их в штабеля рядом с проезжей частью. Тут же бросали найденное оружие и боеприпасы. Старший политрук сообщил, что за найденное вооружение пленным полагается дополнительный паек и сигареты.

Убирали трупы и местные жители. Видел, как совсем еще девчушки, лет по четырнадцать, таскали из подвалов и развалин заледенелые трупы в наших серых шинелях и грузили их на детские саночки, чтобы потом перегрузить на автомашины. Те, у кого не было сил, вытаскивали мертвецов по частям и складывали у обочины дороги, чтобы потом отвезти и похоронить в братских могилах, вырванных толом в мерзлой земле.

На одном из перекрестков образовался затор. Регулировщица никак не хотела пропускать стоявшую перед нами колонну из нескольких грузовиков, пока не пройдет большая группа пленных.

Пленные двигались колонной по четыре. Зябко кутаясь в какие-то хламины, медленно переставляя ноги, они шли в окружении конвойцев и занимали всю свободную от завалов проезжую часть дороги.

Развернуться тут было негде. Поэтому хочешь не хочешь, приходилось ждать, пока их прогонят мимо нас.

– Может, пока стоим, перекурим? – спросил Сафонов.

– Давайте, – согласился я.

Такая же дельная мысль посетила и тех, кто ехал в грузовиках. Водители и старшие стоявших перед нами автомашин дружно скучковались и затянулись табачным дымом.

Один из офицеров в сильно поношенной, в паре мест прожженной шинели с новенькими, недавно введенными для частей НКО[167] погонами старлея[168] показался мне смутно знакомым. Пришлось покопаться в памяти. Она не подвела, услужливо подсказав, кто это и как его зовут – «земляк» – Рома Крупин. Почти одногодок, 20-го года рождения. Летом сорок первого он был младшим лейтенантом и командовал ротой[169] в 1-м батальоне нашего 333-го стрелкового полка. Мы несколько раз виделись на построениях и столько же сидели за столиком в столовой комсостава. Он тоже меня узнал – во всяком случае, внимательно разглядывал. Что мучить человека сомнениями? Тем более что я был рад увидеть знакомого.