— Ну, тараканов специально никто не разводит, не загибай.

— Да? — немедленно воодушевился тот. — Мой зять очень даже разводит. — Никифоров фыркнул. — Они у него в банке живут, в трехлитровой. Одну тварь он особенно любит и держит отдельно. Называется мадагаскарский шипящий таракан.

— Он правда, что ли, шипит? — не поверил Никифоров, угощаясь недоеденной Мирандолиной колбасой.

— Еще как шипит! И здоровый такой, с палец размером. Он Полину чуть до смерти не испугал!

— Да? — равнодушно спросил Никифоров, прикидывая про себя, когда это могло случиться.

— Представляешь, привожу я ее во флигель и начинаю рассказывать: это — мухи, это — кузнечики, как вдруг она задрожала и говорит: «По мне, Костик, что-то ползает!». И прямо с лица вся спала. Я заглядываю в банку… А там…

Никифоров перестал жевать и внимательно поглядел на него.

— ..А там никого нет! Я ей говорю: «Ты, главное, не визжи, это таракан. Ну, тот самый — мадагаскарский, шипящий». Как она подпрыгнет, как начнет с себя одежду срывать! Когда мы этого таракана у нее в волосах нашли, она бросилась ко мне — и в слезы. Терпеть, говорит, не могу эту гадость! А кто ее любит? Эти биологи все-таки какие-то особенные люди, ты не находишь?

— И между вами ничего не было? — осторожно уточнил Никифоров.

— Ты кого имеешь в виду? Меня?

— Тебя, тебя. Конечно, тебя, дурак! Тебя и Полину, а не тебя и таракана.

— Чего ты орешь? — оскорбился Костя. — Что между нами может быть, когда она с тебя глаз не сводит. А ты как собака на сене!

— Ни себе, ни людям! — подтвердил Никифоров и тотчас ощутил, что воздух вдруг стал каким-то особенным — сладким, душистым, прохладным. — Костя, ты чувствуешь, как дышится?

— Еще бы! На улице дождина такой. Всю дрянь прибил к земле.

— Поля, наверное, промокла.

— Не думаю. Стоит где-нибудь в магазине, пережидает самый ливень.

— Я выйду ей навстречу с зонтом, — придумал Никифоров и немедленно вскочил. — Как ты считаешь, она уже скоро вернется?

Костя посмотрел на часы и проворчал:

— Я считаю, она должна была вернуться часа полтора назад.

Оба они тут же замерли и уставились друг на друга. Мысль о том, что с ней могло случиться что-нибудь ужасное, искрой проскочила между ними. Они с топотом помчались в коридор, Никифоров схватил зонт и первым выбежал из квартиры.

Полина лежала на траве возле песочницы в грязной луже, рядом с ней толпилось несколько человек. Какой-то дяденька присел на корточки и взял ее за руку, пытаясь понять, есть ли пульс. При виде ее безжизненного тела и мокрых рыжих волос Никифоров так перепугался, что даже стал заикаться.

— Т-ты с-собери ее вещи, — попросил он Костю. — А я тут сам…

Он невежливо оттолкнул дяденьку и поднял Полину на руки. Скула была рассечена, с коленей и локтей содрана кожа, с ладоней капала кровь. Кровь капала, и Никифоров понял, что Полина жива. И, прижав ее к себе, почувствовал, как бьется сердце.

Костя собирал мелочи, высыпавшиеся из вывернутой наизнанку Полининой сумочки.

Вещи валялись вокруг, словно детали раскуроченного механизма.

Они принесли Полину домой, положили на кровать и завернули в одеяло. Потом Никифоров позвонил Маргарите, у которой мама-пенсионерка некогда была заслуженным врачом. Костя поехал за ней и привез ее через полчаса. Маргарита тоже приехала, и Никифоров в первый раз в жизни увидел, как она входит в квартиру и не улыбается.