Верно! Есть захочешь — запляшешь. Это ты правильно сообразил. Посменно работают, — улыбается Пал Палыч. — Днём чайки за рыбками охотятся, ночью рыбки на комаров… Ну что ж, ребята, пошли отдыхать. Завтра проснёмся уже на канале…

Не первое десятилетие живёт Волго–Дон, а все, проплывая по каналу, не перестаёшь удивляться и радоваться силе человеческого Духа.

После завтрака мы сгрудились на верхней палубе, у капитанской рубки. Всем же любопытно! Кажется, что канал лёг на зеленую степь огромным чертежом, — такие у него строгие и точные линии. На всем протяжении этой рукотворной реки её откосы вымощены камнем. И это, пожалуй, самое удивительное на канале. Десятки тысяч безвестных тружеников своими руками уложили, один к одному, миллиарды камней, создали для водного потока каменную дорогу с поразительной ясностью линий! Трудом этих людей канал приобрёл техническую несокрушимость…

А когда на степь надвинулись сумерки и небо на западе мягко потемнело, на канале наступила прохладная тишина. Водная лента не шелохнётся. Вот впереди показался мост, перекинутый с берега на берег. Он весь до последней заклёпки отражён в воде^>;— такая она тихая, гладкая, зеркальная.

Неугомонные мальчишки с удочками машут нам шапками и что-то кричат. Ничто их не берет: ни комары, ни надвигающаяся вечерняя прохлада. Будут удить на берегу, пока матери не загонят их по домам. Видно, где‑то недалеко колхозный посёлок.

Становится все темнее и прохладнее, а с палубы уходить не хочется. Угомонились и улетели на покой чайки. Впереди вспыхнули зеленые, красные, золотые огни. Мы приближаемся к очередному шлюзу.

Десятки раз шлюзовал капитан свой теплоход. Но все равно ведёт его в этом ответственном месте осторожно и осмотрительно…

Медленно раздвигаются ворота, и мы входим в камеру шлюза. Матросы укрепляют теплоход у поплавков–причалов, скользящих в вертикальных пазах бетонной стенки. Ворота за нами плавно закрываются. В репродукторе звучит спокойный голос диспетчера:

— Внимание! Начинается заполнение камеры.

У нас на глазах, ритмично покачиваясь, теплоход всплывает. Мы не видим, откуда в камеру пошла вода, но замечаем, что её влажные стенки становятся все ниже и ниже. С палубы уже видны огни како–го‑то далёкого степного посёлка. В глаза бьёт свет сильных электрических фонарей. Вокруг ясно, как днём.

И вдруг мы замечаем целую стаю чаек. Вроде бы ночь, им спать пора, а они, деловито покрикивая, пикируют на воду, выхватывают рыбёшек. Такие же, как и мы, беспокойные пассажиры выносят из кают краюшки хлеба, отщипывают кусочки и бросают чайкам. А тем это не в новинку: они ловко, на лету, хватают угощение.

— В ночную смену работают, — смеётся Пал Палыч. — Свет их сбил с толку. Для них — раз светло, значит, надо работать. И отдыхать не хотят. Вот тебе и дневные птицы!

Шлюз наполнен. Мы поднялись метров на десять. Впереди медленно опускается в воду стена камеры. Капитан командует: .

— Отдать швартовы!

Теплоход осторожно и бесшумно выходит на водный простор. Ещё некоторое время за нами летят чайки из «ночной смены». Но мы набираем скорость, все удаляемся от света, и птицы, напуганные ночной темнотой, улетают обратно к шлюзу.