Сопки на глазах темнели. Только на одной из самых высоких горело ещё некоторое время яркое розовое пятно, но и оно скоро погасло. Небо, смутно–розовое у кромки сопок, обрамлявших долину, выше становилось каким‑то тревожно–сиреневым, а в зените — совсем тускло–кубовым. Сумерки быстро сгущались. Надвигалась ночь. Мы подъехали к нашей таёжной избушке уже при ярком свете луны — большой и белой, как новая алюминиевая сковорода.

На другой день мы отправились на четырнадцатую линию уже специально собирать куропаток. И действительно, несколько закоченевших птиц лежало на снегу, уткнувшись головами в лунки. Нехитрая механика этой добычливой охоты стала мне ясна. Около тёплых стенок бутылки края лунок оттаивают, а потом замерзают, образуя плотное ледяное кольцо, в которое с трудом проходит голова птицы. Голодная куропатка тянется к ягодам, на дно лунки, но освободить голову из этой ледяной западни не может, как не может человек вынуть палец, засунутый в узкую щель. Птицы гибнут, коченея у этих коварных лунок.

Не скажу, чтобы этот способ добычи куропаток понравился мне. Было в нем что‑то жестокое и коварное, что совсем не свойственно моему другу. К таёжной дичи он относился без особых сантиментов, «промышлял» её, но никогда не делал из своего промысла злой и жестокой забавы. Предпочитал он ружьё, когда у охотника и птицы равные шансы — оба состязаются в ловкости, быстроте, бдительной насторожённости…

Пока я философствовал, Попов проворно складывал куропаток в мешок, радуясь тому, что люди получат такое вкусное и питательное добавление к своему, в общем‑то, простому и суровому столу.

— Утащила‑таки, подлая! —с досадой сказал Попов, останавливаясь около одной лунки.

— Кто утащил?

— Надо думать, лиса. Больше некому. И только что унесла, разбойница! Нарыск‑то совсем свежий… Глянь‑ка! Вон она и сама стоит, хоть палкой её бей.

В ста шагах от нас, у кромки густого островка молодых лиственниц, распластав огромный пушистый хвост по снегу и повернув к нам голову с чутко насторожёнными ушами, стояла великолепная оранжево–рыжая лисица. В зубах она держала белую птицу.

— Огнёвка! Сто сот за такую и то не жалко! —с восхищением сказал Попов, умевший ценить хорошего зверя.

Между тем лисица плавно двинулась по снегу и как бы уплыла в островок лиственниц.

— Непуганая, красавица! — ещё раз выразил Попов своё восхищение, и мы отправились домой готовить на ужин пойманных куропаток.

Неделю спустя, думая о чем‑то своём, Попов сказал мне:

— А ведь она так и скитается около этого места, не уходит.

— Кто скитается? — не понял я.

— Огнёвка. Капкан на неё думаю ставить.

— Ну что ж, попробуй.

Попов ладил и настораживал капканы по всем правилам. В этом деле он был настоящий педант, и никаких отступлений от установленных традиций не допускал.

Ещё с осени у Попова были запасены небольшие капканы на зайцев. Он говорил, что и для лисиц заячьи капканы как раз впору.

Подготовка заняла почти две недели. Каждый день, ранним утром, ещё затемно, Попов взбирался верхом на нашего тщедушного Мухомора и отправлялся подбрасывать «приваду».