– Не шути, Скотт. Не надо.

Она встала позади коляски и осторожно взялась за ручки. Веревка не понадобилась. Вес Дейдре никуда не делся. Она выкатила коляску в прихожую, потом – на крыльцо и вниз по пандусу.

На улице было холодно. Пот на лице Скотта мигом стал холодным, но воздух был свежим и сладким, как хрустящее осеннее яблоко. В ясном небе светил полумесяц и миллиарды звезд.

По числу камушков, по которым мы каждый день ходим, подумал Скотт. Таких же загадочных и непостижимых. Загадки и тайны над головой, загадки и тайны у нас под ногами. Вес, масса, реальность: загадки и тайны повсюду.

– Не плачь, – сказал он. – Это же не чертовы похороны.

Дейдре выкатила коляску на заснеженную лужайку. Колеса дюймов на восемь утонули в снегу и застряли. Довольно близко от дома, но все же достаточно далеко, чтобы не попасть под карниз. Вот был бы номер, подумал Скотт и рассмеялся.

– Что смешного, Скотт?

– Ничего. Все смешно.

– Посмотри вниз. На улицу.

Скотт увидел три закутанные фигуры с фонариками в руках: Мисси, Майру и доктора Боба.

– Я не сумела их отговорить. – Дейдре обошла коляску и встала на одно колено перед закутанным в одеяло человеком с сияющими глазами и волосами, слипшимися от пота.

– А ты старалась? Скажи правду, Диди. – Он впервые назвал ее так.

– Ну… не очень сильно.

Он кивнул и улыбнулся:

– Замечательно поговорили.

Она рассмеялась, потом вытерла слезы.

– Ты готов?

– Да. Поможешь мне отстегнуть ремни?

Она быстро справилась с пряжками на двух ремнях, крепивших обвязку к спинке кресла, и Скотт мгновенно поднялся в воздух. Теперь его держал один-единственный ремень. Дейдре пришлось повозиться с последней пряжкой, потому что та была очень тугой, а ее пальцы окоченели на январском морозе. Каждый раз, когда она случайно прикасалась к Скотту, ее ноги отрывались от земли и она чувствовала себя человеком-«кузнечиком». Наконец пряжка открылась, и ремень начал выскальзывать из застежки.

– Я люблю тебя, Скотт, – сказала Дейдре. – Мы все тебя любим.

– Я вас тоже люблю, – ответил он. – Поцелуй за меня свою девочку.

– Обязательно, – пообещала она.

Последний ремень выскользнул из застежки, и больше Скотта ничто не держало.

Он медленно поднимался над креслом, одеяло тянулось за ним, словно подол длинной юбки, и он ощущал себя Мэри Поппинс, только без зонтика. Потом его подхватил ветер, и Скотт стал подниматься быстрее. Одной рукой он придерживал одеяло, другой прижимал к груди «Северное сияние». Дейдре стояла внизу, запрокинув голову к небу. Ее лицо напоминало бледный круг, отступавший все дальше и дальше. Скотт видел, как она машет ему, но у него были заняты руки, и он не мог помахать ей в ответ. Все остальные тоже махали с Вью-драйв. Лучи их фонариков были направлены на него. Поднимаясь, Скотт заметил, что они жмутся теснее друг к другу.

Ветер пытался развернуть его – Скотт сразу вспомнил, как его занесло вбок в том нелепом скольжении к почтовому ящику по обледеневшей подъездной дорожке, – но когда он расправил с наветренной стороны одеяло, как парус, это придало ему устойчивости. Вряд ли надолго, но это было уже не важно. Сейчас он хотел лишь одного: смотреть вниз и видеть своих друзей. Дейдре – на лужайке рядом с пустой инвалидной коляской. Всех остальных – на улице. Он пролетел мимо окна своей спальни, увидел, что лампа на тумбочке горит, отбрасывая на кровать полосу желтого света. Он увидел свои вещи, разбросанные на комоде – часы, расческу, несколько банкнот, – вещи, к которым он уже никогда не прикоснется. Он поднялся еще выше и в ярком свете луны разглядел пластмассовую тарелку-фрисби, застрявшую на крыше. Видимо, ее закинули туда очень давно. Еще до того, как они с Норой купили этот дом.