В очередной раз свернув с едва заметной тропки и не найдя нужное место, я виновато пробормотала:

— Странно, что ты не возмущаешься…

— А это поможет? — он пожал плечами.

Я тоже пожала и сообщила очевидное:

— Я заблудилась.

— Чем тебе поможет мое возмущение? — поинтересовался он.

— Ну… — я отвела ветку, перебираясь через корягу и проследила, чтобы она не хлестнула его по глазам. — Бывший муж часто говорил мне, что раз я взяла на себя ответственность, то я и виновата, если что-то пошло не так. И долго пилил в таких случаях.

— Ответственность всегда идет в комплекте с властью, — Роман перешагнул разом целую лужу с жидкой грязью, которую я переходила мелкими шажочками по досочке. — Если у тебя есть ответственность, то есть и инструменты власти. В том числе право заткнуть источник нытья или устроиться на первом попавшемся месте, необязательно самом идеальном.

— Мы с ним делили эти инструменты, — буркнула я.

— Ага, я так и понял. Ему власть, тебе ответственность. — Роман вдруг замер и, дождавшись, пока я обернусь к нему, предложил: — Отдай ее мне.

— Власть? Или ответственность? — не поняла я.

— Обе.

— Нуууу… — я задумалась, что это изменит. В сущности, последние двадцать минут я уже кружила наугад, надеясь случайно наткнуться на подходящее место. Терять было нечего. — Окей!

— Все. — Роман взял меня за плечи и посмотрел в глаза.

Низкое солнце позднего лета пробило лучами крышу листвы и упало на его лицо, подсвечивая и так нереальные зеленые глаза колдовским золотом. Я аж вздрогнула. Чертов фейри! Я так и знала, что это его магия!

— С этого момента ты можешь ныть, — торжественно сказал он мне тоном, которым обычно посвящают в рыцари. — А я буду решать. И я решаю, что мы остановимся тут.

За его спиной открылась маленькая полянка, окруженная невысокими кустами того самого пропавшего орешника. Там можно было наломать сухих веток, а голый пятачок в центре годился для костра. Разве что сидеть придется прямо на земле, потому что бревен или пеньков поблизости не было видно.

— И ты не будешь возмущаться и жаловаться, что тебе не понравилось? — осторожно спросила я.

— Это же я выбрал, — недоуменно сказал Роман, бросая пакет с едой на землю. — Ты тут при чем?

— Господи! — сообщила я пятнистому куполу деревьев над головой, похожему на картину в стиле пуантилизма. — Почему психически здоровые мужчины существуют в таких недоступных эмпиреях?

— Именно потому, что здоровые, мы там и существуем… — Роман углядел что-то в гуще зарослей и направился туда. — И ты подтягивайся. В наши эмпиреи.

С триумфальным возгласом он нагнулся и подхватил короткое крепкое бревнышко, которое могло бы послужить нам сиденьем. И поволок его к будущему костру, наплевав даже на то, что рубашка его медленно, но верно перестает быть белоснежной.

Нежно-голубые брюки. Кипенно-белая рубашка. Все — в прошедшем времени.

Роман постепенно приближался к моему уровню чумазости, и это наполняло меня легким злорадством.

Потому что нехрен выпендриваться, я так считаю.

Но что-то было достойное уважения в том, что он подкатывал бревнышко к будущему костру, ломал об колено крупные ветки и перетаскивал ворох мелких, вообще не задумываясь о чистоте одежды. Надо — делал.