— Ну, что ж, молчание — знак согласия. Значит позарез необходимо посеять здесь уже в этом году. Что-нибудь скороспелое, не мне, горожанину вас учить. Наверняка есть здесь люди, не забывшие крестьянский труд. Но и вашу опаску от нашествия помещиков я понимаю. Пока мы слабые, можно разрешить сеять на юге, где велика опасность татарских набегов. Туда добровольно никакой помещик не полезет. За свою шкуру побоится. Вон, на Запорожье, сеют хлебушек и ничего, не лезут проклятые паны под татарские арканы.

Аркадий сделал небольшую паузу, давая возможность казакам обговорить сказанное им. При всей революционности, его предложения, всерьёз жизнь большинства казаков от них не менялась бы.

— Но много посеять вы в любом случае в этом году не сможете. Мало вас. Иначе, с чего б такие сильные воины как вы по камышам от татар прятались?

— А мы не прячемся! — с обидой откликнулся сотник Мурка, приглашённый по воспоминанию Аркадия о его героической смерти.

— Сейчас, да, не прячетесь. Только расспроси опытных казаков, нет среди них таких, которым не доводилось бы прятаться. Значит, первостепенное дело — увеличить здесь население.

— Откуда же мы людей возьмём?

— Будем брать ото всюду, откуда удастся. Главное, чтоб они не были мусульманами, иначе, рано или поздно, перекинутся к нашему самому опасному врагу, турецкому султану. И нельзя брать католиков. Нам ещё не раз воевать с империей и поляками. Когда опасность нашему государству ослабнет, запреты эти можно будет отменить или ослабить.

— А про жидов ты забыл?

Аркадий вздохнул и собрался с силами. Он помнил, какую страшную резню евреям устроили крестьяне и казаки во время хмельниччины.

— Трудный вопрос. Знаю, то, что вытворяют сейчас ростовщики и арендаторы в Малороссии, прощать нельзя. Посему, как только освободим те земли, всех их на виселицу, а имущество в казну. На общее казацкое дело. Вот этот тезис вызвал всеобщее одобрение.

— А остальных жидов, что, миловать? — выкрикнул какой-то незнакомый Аркадию сичевик.

— За что их, ремесленников, например, миловать? Чем они провинились?

— Как чем?!! Они же жиды!

— Ага, вон пан Вишневецкий, или Потоцкий, нашей, кстати, русской крови, вытворяют с хлопами такое, что вспоминать страшно. Так, ты, тоже ведь, русской крови, в его преступлениях виноват?

— Яаа…Ви…но… я не пан! — забуксовал и не смог толком ответить на выпад казак. Идея, что он может нести, хоть какую-то ответственность за страшные преступления Вишневецкого на короткое время ввела сичевика в ступор.

— Так и жид-сапожник, или, там, булочник, тоже не арендаторы. И детишки у них, нередко голодают. Давайте отделять овец от козлищ, как нам Бог велел. Ростовщиков, арендаторов, раввинов их оправдывающих, будем отправлять в ад, где их давно ждут. Остальные, прежде всего их умелые руки, нам самим нужны. Уж очень этих мастеров нам здесь не хватает. Казачьи-то руки больше к сабле и пищали привычны. Ну, ещё к веслу и узде. А работать, кто будет? Может, кто из атаманов желает бросить воинское дело и заняться шитьём сапог?

Никто из старшин таким соблазнительным предложением воспользоваться не поспешил. Но недовольный гул было трудно не заметить. Аркадий добавил последний свой аргумент.