— Что там? — спросил он у ехавшего рядом Сирка, сильно смущавшемуся вчера при рассказ о своих будущих подвигах.

— След орды. Большой орды, в много сотен, если в тысячи всадников. Пойди мы, как хотели, вчера днём, они нас без оружия стоптали бы, копытами.

Вид у знаменитого в будущем характерника и гетмана был несколько пришибленным, а взгляд, которым он смотрел на Аркадия, странноватым.

«Ну, стоптали или нет, ещё мы бы посмотрели. ППШ с кучей снаряженных дисков и рожков, серьёзный аргумент для беспрепятственного прохода по степи. Но чего это он так смотрел на меня? А! Так я ж вчера, не желая ехать дальше, заявил, что нам не надо ехать из-за татар. Они теперь думают, что я предвидел возможность встречи с ордой. Ну и пускай думают! Легендой больше, легендой меньше… Интересно, что будут рассказывать в будущем о деяниях Москаля-чародея?»

Исчезновение Юзефа, надёжнейшего своего джуры, рекомендованного отцами из ордена Иисуса Сладчайшего, Пилип обнаружил утром. Удивился, ничего не подозревая, послал поискать его в таборе. Десятник личной сотни, хороший казак, но уж очень… православный, Михайло Спыс (копьё), через некоторое время доложил, что Юзефа (притворно принявшего православие и получившего новое имя, но называемого всеми по старому) в таборе нет. Сегодня спозаранку он оседлал трёх лошадей и выехал на север.

— Сказал, по твоему поручению, батьку.

— Я его никуда не посылал.

— Да оттуда же страже об этом знать? Проверять его слова, будить тебя, в голову никому не пришло. Все ведали, что он доверенный твой человек, никто не усомнился в его словах.

Пилип не захотел терять лицо перед казаком, поблагодарил его и отослал прочь. Сам же глубоко задумался. От кого угодно он ожидал неприятных сюрпризов, только не от Юзефа, истового католика, шляхтича древнего рода, родственника самих Гонсевских.

«Что погнало его прочь из табора, да тайком от меня? Заподозрил меня в предательстве? Так не с чего. А по другим случаям он бы обязательно спросился, прежде чем выезжать. Непонятно. И тревожно. Если Юзеф посчитал меня предателем и донесёт об этом представителю ордена в Киеве, то… трудно будет оправдываться. Ясно, что его приставили не только помогать мне, но и следить за мной. Но я же не предавал! Будем надеяться, что славящиеся своей рассудительностью, отцы из Киевской коллегии ордена не будут выносить опрометчивых и поспешных решений».

Не так себе представлял Пилип гетманскую участь. Совсем не так. Абсолютная, по древнему обычаю власть, оборачивалась бессилием. Должное для наказного гетмана уважение — издевательским пренебрежением со стороны одного из подчинённых. Вместо торжества гордости от достигнутого звания и порученной тайной миссии, его душу терзали страх разоблачения и неуверенность в своих силах. «А тут ещё выходка Юзефа! Ну почему же он сбежал?!»

Долго мучиться над этим вопросом гетману не дали татары. Они попытались атаковать табор с севера, откуда их не ждали. Но казаки в походе редко дают возможность врагу тайно подкрасться к себе вплотную. Не получилось и на этот раз, у татар. Один из дозоров засёк их на приличном расстоянии, дал знать в табор. Пилип приказал привести табор в боевое положение. Казаки, таким образом, прикрываясь телегами, передвигаться могли. Отдав необходимые приказы, пошёл смотреть на отхлынувших от первого же залпа, но не ускакавших татар.