— Не гадал я, что вы тут за оружие возьмётесь. Вот теперь на Волгу пойдём, а там уральцы, донцы! Крестьян поднимем…

Подошел Митрий, обрадовался:

— Верно! И я о том самом речь вёл.

Молчавший до этого Шмалько возразил:

— Для чего нам с Кубани уходить? У нас и тут делов хватит…

Дикун задумался. В словах Леонтия чуялась правда — чем больше людей примкнёт к ним, тем надёжнее.

А среди его друзей разгорался ожесточённый спор. Леонтий и Митрий настаивали, что надо идти на Волгу, Шмалько и Половой возражали. Собакарь колебался.

Федор молчал. Потом, чтоб прервать спор, затянул вполголоса:

Друзья подхватили:

Тревога охватила генерал–майора фон Спета, когда дошло до него известие о восстании в Екатеринодаре. А когда к нему, в Усть–Лабинскую, прискакали Котляревский со старшинами, Спет испугался не на шутку. По размаху движения ему было ясно, что одним Суздальским полком, расквартированным в Усть–Лабинской, справиться с бунтовщиками невозможно.

Станица Усть–Лабинская — левый фланг черноморцев. Дальше вверх по Кубани — станицы, населённые донцами.

Спет справедливо опасался, что вслед за черноморцами поднимутся и донцы. В Астрахань к генерал–аншефу Гудовичу, командующему кавказскими войсками, один за другим поскакали курьеры.

А покуда ответ ещё не пришёл, генерал велел усилить сторожевые наряды и держать полк ь постоянной готовности.

«Это похоже на пугачёвщину, — думал генерал, вспоминая, сколько страха натерпелся он, тогда ещё молодой офицер, когда Пугачев стал теснить царские войска, — Там тоже началось будто бы с бунта…»

Через маленькую калитку Спет прошёл во двор, утопающий в зарослях сирени и малины. В глубине двора прятался небольшой домик. Генерал, ожидавший приезда семьи, облюбовал этот домик в крепости, недалеко от кубанской кручи.

Из малинника неторопливо вышел загорелый мальчишка лет двенадцати. Насупившись, с любопытством рассматривал генерала.

— Ты откуда взялся? — спросил фон Спет.

— Из форштадта[5].

— Казак? — улыбнулся генерал.

— Ага! — ответил мальчишка.

Его смелые тёмные глаза словно ощупывали одутловатое лицо генерала, его рыжие бакенбарды, тучную фигуру, затянутую в генеральский мундир.

«Все они такие — диковатые, отважные, не признающие власти, — подумал генерал, ощущая смутное раздражение от настойчивого мальчишеского взгляда. — С казаками нужно уметь ладить. Вот Антон Андреевич Головатый — тот умница был, умел и по голове погладить и узду вовремя затянуть. А этот беглый шляхтич — Котляревский жидковат для атаманского поста. Из‑за глупости и началась смута…»

— Ты чего здесь делаешь? — нахмурившись, спросил у мальчишки генерал.

— А ничего! — беспечно улыбаясь, ответил казачонок. — По круче снизу сюда забрался…

— По круче? — удивился генерал.

-— Ага…

Смелость мальчишки нравилась генералу и в то же время раздражала его.

— Пошел вон! — сквозь зубы, отрывисто скомандовал он.

Мальчишка неторопливо направился к калитке.

На плацу протяжно запела тревогу сигнальная труба.

Слышно было, как топая к валу пробежали солдаты. Фон Спет, круто повернувшись, тяжёлой рысцой направился к крепостным воротам.