Меня как будто отбросило в прошлое. Вот он я, вновь старшеклассник, предаюсь предосудительным удовольствиям на четвертом свободном уроке – когда можно читать то, что хочется мне самому, – и с ужасом жду седьмого урока, а именно литературы, где нас заставляют читать то, что хочется им. В те времена для меня вся печатная продукция делилась на эти две группы. Мои книги и их книги.
С тех пор я часто задаюсь вопросом. Вернее, двумя. Первый вопрос: почему школьники почти всегда ненавидят те книги, которые им надо читать по программе? И второй: почему учителя литературы почти всегда ненавидят те книги, которые дети читают в свободное время для собственного удовольствия? Во всей ситуации есть что-то очень неправильное. На дороге стоит большой знак «Моста нет», и паром ходит крайне нерегулярно.
«Моби Дик» хороший пример кошмарного чтения по школьной программе. Помню, как я с ним боролся в одиннадцатом классе: это была сплошная вялотекущая мигрень. Дошло до того, что мне приходилось неимоверным усилием воли подавлять рвотный рефлекс каждый раз, когда при мне произносили слово «кит». Насколько я знаю, многие нынешние учителя литературы с трудом подавляют рвотный рефлекс, когда слышат мое имя, или имя Даниэлы Стил, или Дина Кунца. Понимаете, что я имею в виду? Моста нет, а в бурных водах, разделяющих эти два континента, кажется, водятся кусачие твари.
Практически все, что мне приходилось читать по программе – их книги, – было скучным старьем вроде «Гамлета», «Сайлеса Марнера», «Моби Дика» (также известный как Великая Белая Тоска) и нескольких сотен странных, совершенно невнятных стихотворений старой девы из Массачусетса по имени Эмили Дикинсон. Все, что я читал по любви – мои книги, – было ярче, живее и современнее. В моих книгах говорилось об окружающем мире, о мире, который меня одновременно и увлекал, и пугал. Я читал по любви книги Джона Д. Макдональда о Трэвисе Макги. По той же причине я читал серию Эда Макбейна «87-й полицейский участок»; жил и умирал вместе с детективами Кареллой, Клингом и особенно Майером Майером, полицейским, у которого было двойное имя и который полностью облысел от тревог и волнений.
Я целыми днями пропадал в странных, сумеречных мирах Ширли Джексон (особенно меня потрясли «Мы живем в замке» и «Призрак дома на холме»). Толкин и его хоббиты совершенно меня заворожили: это был исступленный восторг, буйство воображения, пребывавшего в тысячи световых лет – галактик – вдали от Великой Белой Тоски. Шекспира я не любил, но обнаружил в школьной библиотеке несколько сборников пьес для телеспектаклей и с головой погрузился в пьесы Реджинальда Роуза, Тэда Мозела и Рода Серлинга («Сумеречная зона»). Я так и не одолел заданную по программе сокращенную версию «Посмертных записок Пиквикского клуба» Чарлза Диккенса (учитель сказал, что это невероятно смешная книга, но я как-то не понял юмора, и к тому же все люди, над которыми потешался Диккенс, умерли сто лет назад), зато запоем прочел все книги – без сокращений – современника Диккенса и его близкого друга Уилки Коллинза. «Лунный камень», «Армадэль», «Без права на наследство» – вот это действительно было весело и интересно. Кстати, я до сих пор так считаю.