Солдат провел Кристину по длинному сырому коридору, вдоль которого располагались камеры; двери были открыты, и какие-то люди, видимо журналисты, фотографировали и делали заметки. Повсюду находились американские военные, а в камерах лежали немецкие пленные, скорчившиеся, стонущие, выпачканные грязью и кровью. Кристина останавливалась у каждой двери, сколько могла, пытаясь высмотреть среди допрашиваемых отца. Но разглядеть искаженные лица не представлялось возможным.

В конце коридора сопровождавший Кристину солдат поднял руку, веля ей подождать у двери кабинета, которую охранял другой американец. После того как ее провожатый ушел, из камеры вылетел голый по пояс мужчина с жирными черными волосами, шлепнулся на пол рядом с ней и стал пытаться встать на ноги. Кристина, крепко прижимая к груди сумку, прислонилась спиной к двери кабинета. Наконец упавшему удалось подняться, и он, весь трясясь, оперся о стену, вскидывая руки, словно защищался от ударов. На нем были высокие черные сапоги и в клочья изодранные черные галифе. Кристина пригляделась к нему — нет, он ей незнаком. Она отвернулась и обнаружила, что может беспрепятственно смотреть в другую камеру, где офицер только что закончил допрос.

— Встать! — заорал офицер по-немецки. — Встать!

На полу в луже крови лежал человек в расстегнутом зеленом кителе в темных пятнах. Пытаясь подняться на ноги, он схватился за край табурета. После второго приказа ему удалось встать, и он вслепую потянулся к офицеру.

— Уж прикончили бы меня сразу, — простонал он.

Американец оттолкнул его и захлопнул дверь камеры.

Наконец дверь кабинета раскрылась, и Кристину, дрожащую, с подступающей дурнотой, ввели внутрь. Один солдат отобрал у нее сумку и вывалил содержимое на пол, а другой заставил девушку поднять руки вверх и ощупал ее подмышки, пробежал пальцами вверх и вниз по всему телу, включая область под грудью и внутреннюю поверхность бедер. За металлическим столом с табличкой, гласившей «Полковник Хенсли», сидел седовласый офицер с морщинистым лицом, в тяжелых очках в черной оправе и рылся в стопке документов. Не поднимая глаз, он произнес что-то по-английски.

— Я ищу отца, — объяснила Кристина, стараясь говорить спокойно и надеясь, что американец понимает ее. — Он попал сюда по ошибке.

Тогда полковник Хенсли взглянул на посетительницу, держа в руках лист бумаги.

Солдат, который обыскивал Кристину, что-то сказал офицеру, опустил ее руки и пихнул вперед.

— Английский? — осведомился полковник, не отрываясь глядя на нее.

Девушка помотала головой, и сердце ее упало. Как она может чего-нибудь добиться, если никто из них не говорит по-немецки? Вот если бы вернуться к воротам и позвать высокого охранника, но это невозможно.

— Мой отец, — произнесла она по-английски, высоким и стесненным голосом, — не нацист.

Полковник Хенсли отложил документ и откинулся на стуле.

Кристина указала на разбросанное содержимое сумочки.

— Ja? — она взглянула на офицера, вопросительно подняв брови.

Тот кивнул.

Она опустилась на колено и собрала вещи, затем показала полковнику отцовскую солдатскую книжку. Полковник взял ее и пролистал без малейшего интереса. Когда Кристина протянула пачку потрепанных писем, он покачал головой.