Она стиснула зубы и присоединилась к шествию. Узкая дорога представляла собой сплошное месиво грязи и навоза и вся была исковеркана тележными колесами и гусеницами танков. Кристина смотрела прямо вперед, стараясь не замечать мглу, висевшую над деревьями, подобно потревоженным духам мертвых. Она силилась представить, что находится в другом городе, далеко от масляно-черного леса, окаймлявшего зеленые поля, далеко от того места, где убили Исаака. Девушка скрестила руки на животе, мечтая стать невидимой и пытаясь не обращать внимания на толпы беженцев, тяжело бредущих рядом с ней.
И все же она чувствовала облегчение оттого, что после долгих дней и ночи в переполненном поезде может размять ноги. К счастью, дождь перестал, но в животе у нее бурлило от голода, а губы пересохли. Хлеб и сливы, спрятанные в карманах пальто, предназначались для отца, и даже если бы она вознамерилась съесть их, то не посмела бы достать еду на глазах у тех, кто тащился рядом с ней. Мать собрала провизию ей в дорогу, чтобы перекусить в поезде, ведь они обе были уверены, что отца, как военнопленного, хорошо кормят. Но после разговора с пожилой женщиной Кристина решила съесть только половину, а остальное приберечь. Если попутчица говорила правду, Красный Крест не допускали инспектировать лагеря, а жителям города Дахау запрещали кормить немецких заключенных под страхом смертной казни. Таким образом, пленных намеренно морили голодом. Отец нуждался в пище больше, чем она. Однако слышать жалобный плач голодных детей было невыносимо.
На окраине города Кристина отделилась от людской реки, перешла по грунтовому тракту фермерские поля и свернула направо на широкое мощеное шоссе со знаком, указывавшим направление к Konzentrationslagar Dachau[99]. Здесь она остановилась и уставилась на указатель, часто дыша и вонзив ноготь большого пальца в запястье.
Затем, закусив губу, поплелась вперед, то и дело останавливаясь, чтобы выровнять дыхание и обрести равновесие, когда мокрая дорога и серое небо начинали кружиться у нее перед глазами. Когда показались сторожевые вышки и ограды из колючей проволоки, Кристина стала смотреть только себе под ноги, осторожно ступая, пока не дошла до широкого булыжного схода. Тогда она немного постояла без движения, собралась с духом и подняла глаза. В конце длинной подъездной дороги, усаженной с обеих сторон рядами высоких елей, находился главный вход в Дахау — массивное цементное строение цвета могильного камня с башней и широкими воротами по центру.
Оно выглядело точно так же, как в тот день, когда она покидала лагерь, только без гигантского орла и свастики над входом. Кристину начало подташнивать. По обеим сторонам от входа стояли джипы и танки; перед закрытыми воротами, покуривая, медленно расхаживали туда-сюда два солдата с винтовками на плечах. Кристина набрала в легкие побольше воздуха и направилась к ним, переступая через железнодорожные пути, пересекающие булыжную кладку. Казалось, она шла назад в прошлое.
Завидев ее, охранники бросили сигареты на землю, сняли винтовки с плеч и преградили девушке дорогу. Один из них, высокий, темноглазый человек с рябым лицом, поднял руку.