Во дворце он пожаловал мне не только персидский орден Солнца и нарочно для меня отлитое из чистейшего червонного золота нагрудное украшение, именно — носимое в петлице изображение розы Шираза, невесты соловья, воспетой Гафизом, но еще предложил мне — чего никогда еще не позволялось неверным! — говорить с ним на «ты»! Первые отличия я принял с благодарностью, а последнее — с условием, что я буду говорить ему «ты», лишь когда мы будем вдвоем, а в остальное время буду называть его высочеством и могущественнейшим на земле императором… Продолжение — в следующий раз.
Четырнадцатый вечер
Мюнхгаузен предлагает вычистить луну; он получает в награду великолепного серого коня и, вернувшись на родину, заставляет его прыгнуть сквозь проезжающую мимо карету. Знакомому, утверждавшему, что пятнадцать лет назад он присутствовал на похоронах барона, Мюнхгаузен дает веское доказательство того, что он жив.
— Сегодня, господа, друзья и товарищи, вы услышите о величайшем, быть может, деле, какое мне удалось совершить на моем жизненном пути и о котором я никогда еще не рассказывал. Спустя несколько недель после нашего прибытия в Шираз мне случилось оказать шаху особенную услугу. Одним из его любимых занятий было посидеть и помечтать при луне, и однажды вечером, мы — шах и я — прогуливались по аллее душистых розовых кустов, а шах пел мне одну из чудных застольных песен покойного придворного поэта Гафиза, вдруг он прервал пение и простонал, схватив меня за руку:
— Послушай! Взгляни на луну! Что за ржавые пятна на ней?..
— Нет, нет! — отвечал я. — Нет! Это не ржавые пятна! Видишь ли, это явление называется лунным затмением; оно случается тогда, когда в полнолуние тень земли упадет на светлый диск луны и…
— Ах, братец! — прервал меня шах. — Ты — осел, хотя и ученый! Это ржавые пятна, а они бывают от сырой погоды. Спроси-ка у нашего придворного астронома!..
Но разве может сообщить мне какой-то астроном то, чего я и сам не знаю! Однако я провел всю ночь в раздумье, как просветить мрачное суеверие лучом истины? Наконец я решил: «Ну, что мне за дело! Ведь что город — то норов, что деревня — то обычай! И если в этой стране так думают, то надо приноровляться к их воззрениям!»
Еще до рассвета я вышел из дворца и разыскал нашего корабельного плотника, который прибыл в Шираз вместе со мной. Затем мы битый час вычерчивали с ним машинное приспособление, чтобы спустить луну и заново отполировать ее.
В обычное время я просил доложить его высочеству о моем приходе и сказал самым покорным образом, что я готов через несколько дней спустить луну вниз и удалить все ржавые пятна.
— Мюнхгаузен! — воскликнул обрадованный шах. — Если ты… если вы сумеете это сделать… клянусь бородой Пророка! В таком случае я возведу тебя в графы империи!..
В тот же день были сформированы три роты песочников, каждая по сто человек, и столько же отделений просеевальщиков песка, и эти шестьсот человек должны были приготовить самый мелкий песок для чистки и полировки луны. В то же время мы приступили к постройке нашей хитроумно придуманной машины для спуска луны, и ровно через четырнадцать дней после того лунного затмения была произведена первая проба машины. Когда же цивилизованный мир примирился с мыслью, что луны несколько дней не будет видно, потому что наступило новолуние, — мы в Ширазе спустили с неба ночную красавицу и вправду нашли на ней множество ржавых пятен и отполировали ее до такого же блеска, какой был у нее прежде.