По лицу Нелли Ивановны пробежала легкая судорога и, не сдерживая слёз, но широко улыбаясь, она кинулась к детям и, крепко обнимая, стала целовать всех подряд.

– Нелли Ивановна, не плачьте! – подбодрил ее Коля Октябрьский. – Мы скоро встретимся!

От последних слов ребенка слезы еще сильнее потекли из глаз директора. «Перестарались вы, мои дорогие воспитательницы, с обещанием скорой встречи…» – успела подумать директор, но тут же неосознанно сама включилась в игру:

– Да, да, Коленька, я приложу все силы, чтобы эта встреча состоялась как можно быстрее!

Вслед за ней со слезами кинулись целовать детей и отъезжающие сотрудницы.

Возглавляемая Никитичем колонна подвод выехала на единственную улицу деревни, по которой дети и взрослые приехали сюда три года назад.

Многие из деревенских провожали подводы далеко за околицу, продолжая распихивать гостинцы, главным образом драники.

Виктор глянул на подводу Спичкина и увидел, что рядом с телегой, держась за Валеркину руку, идет Даша.

Когда Даша остановилась, махая рукой Спичкину, Стогов, поравнявшись с ней, приложил большой палец правой руки к своему носу и, улыбаясь, пошевелил четырьмя другими пальцами.

Дарья беззлобно, но громко произнесла:

– Дурак!

Едва подводы остановились возле райисполкома, Нелли Ивановна с болью в сердце отметила, что картины их эвакуации повторяются с точностью до наоборот, словно в фильме с отматывающейся назад кинолентой. Тогда они выгрузились из вагонов в тупике и на подводах подъехали к райисполкому, с трепетом ожидая места пристанища. Сейчас, загруженные, они с таким же трепетом ждут отъезда от райисполкома к теплушкам, стоящим в том же самом тупике.

«Даже не верится, что прошло три томительных года, начавшихся с веры и надежды на скорое возвращение домой», – мысленно произнесла Нелли Ивановна.

Заботами Галины Андреевны Овчинниковой вагоны были вымыты, на нарах лежали ватные матрасы, подушки, накрытые солдатскими фланелевыми одеялами. По словам Галины Андреевны, упоминание в военном городке о детях блокадного Ленинграда служило паролем для безвозмездной передачи не только постельного белья, но и комплекта алюминиевой посуды, начиная с чайных ложек и кончая кастрюлями и большими бачками-термосами.

Устраивались неспешно, неоднократно меняясь местами с учетом соседей по «купе», готовясь к длительному путешествию. Мать Виктора хотела ехать вместе с сыном, но по соображениям стеснительности она, как и воспитательница Александра Гавриловна, должна была ехать в «женском» вагоне.

Вскоре подали «Овечку», и Виктор тотчас узнал и паровоз, и машиниста дядю Фрола. Они обрадовались встрече, словно родные. Виктор влез в будку и с трепетом потрогал рычаги, зная, что двигать их нельзя, пока идет погрузка.

– Это, брат Витюха, признак благополучной поездки, если тебя привез сюда и увозит отсюда один и тот же паровоз и машинист.

– Дядя Фрол, а можно я поеду с вами? Это же недолго, всего-то восемьдесят километров.

– Да я что, я не против. Только твое начальство должно дать согласие. Ступай договорись!

Виктор опрометью кинулся к первому вагону, возле которого стояли директор и Галина Андреевна.