Не знаю точно, на что я рассчитывала, но эта реакция почему-то не оправдала моих надежд. Мне хотелось услышать уверения, что УДС проведет расследование. Я понимала, что Управление не в состоянии следить за домом Карен круглосуточно, семь дней в неделю, и вынуждено полагаться на ее собственные отчеты. А я даже не была сотрудницей УДС – просто матерью в приемной семье. Все, что мне оставалось, – наблюдать, сообщать о подозрениях и выступать в поддержку детей. По крайней мере, убеждала я себя, Карен останется в сфере пристального внимания УДС еще на полгода, прежде чем ей вернут детей. Я молилась, чтобы истина выплыла наружу. Но что я могла сделать для Ханны до тех пор? Я не знала.

16 апреля мой телефон в Центре помощи зазвонил.

– Дебра, даже не знаю, как вам об этом сказать, – начала Эллен. – У меня новости. Я ездила к судье, чтобы представить шестимесячный план, но услышала, что он не намерен со мной встречаться. Вместе с другими юристами он уже принял решение вернуть всех пятерых детей Бауэр домой немедленно.

Я лишилась дара речи. Правильно ли я расслышала Эллен? Как такое может быть? О чем только думает судья? Мы с Эллен знали, что Карен пока не готова принять всех детей, да и они не готовы к внезапному переезду в ее дом.

Пытаясь отдышаться, я выпалила:

– Эллен, вы шутите? Почему он отказался от встречи? Почему не дал вам представить план? Я не понимаю! – Я с трудом удерживалась от слез.

– И я тоже ничего не понимаю. Такого еще никогда не было. У меня все было готово и расписано, папка в руках, но меня просто не пустили к нему, а потом вышли и сообщили, что решение уже принято. Я в таком же шоке, как и вы. Я не справилась. Просто ушла, вернулась к себе и связалась с начальством. – Она запнулась. – Вот и все, что я могу вам сказать. Собирайте детей и везите их домой. Сегодня же. Сейчас я готовлю их бумаги. Мне пора, – судя по голосу, она спешила и была раздражена.

– Подождите! – крикнула я в телефон. – А как же Ханна? Нельзя ли придумать что-нибудь, чтобы мы подержали ее у себя, пока Карен осваивается с остальными детьми? Вы же знаете, у нее все неважно…

– Всех детей приказано вернуть. Сегодня! Вы должны выполнить это распоряжение, Деб.

Ком встал у меня в горле, во рту пересохло, но мне было некогда осмысливать шок: пришло время ехать за детьми. Сначала я забрала из школ своих. Когда они один за другим садились в машину, я сообщала им про решение судьи. И сразу же у каждого вырывался вопрос: «А Ханна? И ее заставят вернуться?» Да, и ее, говорила я, и видела на лицах детей отражение моих собственных потаенных страхов.

– Только пожалуйста, ничего не говорите детям Бауэр. Я расскажу им сама, когда мы все соберемся дома.

Пока в машину садились дети Карен, у меня перехватывало горло, но я старалась вести себя как можно естественнее.

Свернув на подъездную дорожку к дому, я объявила детям:

– Когда войдем в дом, разденьтесь, повесьте куртки, оставьте рюкзаки на застекленной террасе. Аккуратно поставьте обувь вдоль стены и приходите на кухню перекусить. Мне надо поговорить со всеми вами. Нет… ничего плохого не случилось, – я вынудила себя широко улыбнуться, чтобы успокоить их. По лицам я видела, что они расслабились, зная, что их ждет еда и беседа, а не внушение.