— Чего купили? — не понял я.

— Посредине розочка, а по бокам листочки кремовые, так кошка их слизала начисто, как бритвой срезала.

Он усиленно мешал палкой в баке. Любопытно все-таки, что в этих баках?

Вдруг она появилась. Модница. Молоденькая. Да и он не старый, а она совсем молодая, девчонка.

Викентий Викторович оставил палку в баке, подбежал к ней. Изгибается, ну, форменный артист. Только теперь я заметил, как он тонок, такое впечатление — вот-вот пополам разломится, талия узкая, как будто вовсе живота нет. Движения как у заведенного, чисто шарнирный, весь как на шарнирах. А лицо худющее, будто он сто лет не ел и не спал.

— Разрешите представить, — говорит. — Сикстинская мадонна, моя последняя любовь.

— Здравствуйте, — говорю.

А жена его сейчас же и ушла.

— Шуток не понимает, — вздохнул Викентий Викторович, — ну ты-то, надеюсь, понимаешь, бальзак? Была жена Переметова, теперь моя жена. Я ее у Переметова бессовестным образом забрал. Как ты на это смотришь?

— Дело ваше, Викентий Викторович.

Он засмеялся.

— Факт — мое. Ты просто клад, бальзак!

Я на баки смотрел. Он заметил.

— Вот где будущее, — говорит. — Научные работы у меня разрабатываются дома, в центре.

Он хитро щурился и улыбался.

— Что там все-таки такое? — спросил я в нетерпении.

Он приложил к губам палец.

— Вставай на табуретку, — говорит, — глянь в бак. Палкой покрути.

Так и сделал. Кручу палкой, пар валит, только все равно неясно, что в баке. Красная вроде вода. Палкой никак не зачерпнуть. А сквозь пар не видно.

Стою на табуретке как дурак и ничего понять не могу.

Палкой в баке кручу и прямо с ума схожу узнать, что там.

Он хохочет, ржет как лошадь, стал табуретку раскачивать, я слез.

— А где ателье? — спросил я.

— На другой улице, — сказал он.

Викентий Викторович увлек меня в комнату.

К моему недовольству, жены в комнате не было.

Викентий Викторович сажает меня за стол, а сам идет к буфету. Прищелкивая пальцами, бормочет:

— Сейчас мы тебя по-королевски угостим… Сейчас… Сейчас… Мы тебя по-королевски… угостим… — В буфете копается и думает, как бы это меня получше угостить. Приятно, что он так для меня старается!

— …Сикстинскую мадонну мы не будем беспокоить, а то она нам клизму поставит…

— Как то есть?

— Ну как, вот так! — Он развел руками. — Чудак ты! Я тебе об этом в прошлом году рассказывал. Аналогичный случай есть…

Стук каблучков раздавался по всей квартире, и я невольно к нему прислушивался, угадывая, где она. Вот в кухне. В коридоре. В спальне…

А он берет из буфета банку варенья и всю банку — хлоп мне в тарелку! Чуть не полная глубокая тарелка варенья! Весь стол обрызгал. «Роза» варенье. И ложку мне дает. Столовую ложку.

— Рубай, — говорит, — чтоб все съел.

— Как все?

— Давай, давай!

Я не решался.

— Обижаешь, — говорит, — меня обижаешь…

— Без чая? — спрашиваю.

— С чаем — дома. А в гостях жми!

Я взял ложку. Попробовал. Что-то не то. Вкус какой-то не тот. И не сладко. Я еще раз хлебнул.

Он смотрел на меня.

Два-три лепестка плавали в этой тарелке.

— Ну? — спросил он. Весь подался вперед, и улыбка на лице какая-то неприятная.

— Вы знаете, — говорю, — это не варенье.