У меньшей внучки, Саши, с латынью еще хуже, чем у меня, но зато она в совершенстве владеет итальянским, потому что по образованию искусствовед и занималась итальянской живописью. Так что практически все мы говорим на разных языках. Но когда она переходит на русский, то жалеет меня, кормит и возит на рыбалку, ибо она так же увлечена смотрением на поплавок, как и я. Кроме того, она крупнейший в семье ветеринар и подбиратель бродячих собак.
Внуки-правнуки
У внуков я учусь цельности, а у правнуков – молодости.
После 85 лет очень трудно что-то в себе переосмысливать и переозвучивать, потому что, как я где-то вычитал, новые клетки уже не возникают, а информация поступает со страшной скоростью. И организм ее совершенно не воспринимает. Но и увернуться от информации невозможно и приходится, не переваривая, ждать следующей.
Особенно страшно, если это касается перелопачиваемой сегодня исторической правды, которой, как оказалось, не существует, потому что она историческая, а история повторяется только в моде и псевдомемуарах. Для меня же она не была историей, а была временем пребывания в этой истории. Ленина я видел. Но в гробу. А при Сталине жил.
Кладовка на даче – кладезь граммофонных пластинок, которые выбросить невозможно, поскольку они хороши и по содержанию, и по качеству. Среди прочего обнаружился огромный коричневый альбом – 21 конверт с пластинками «Доклад товарища Сталина И.В. на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 г. “О проекте Конституции Союза ССР”». 19 пластинок собственно доклада и две пластинки целиком – аплодисменты. Потому что бздели сократить хоть одну секунду. Сколько шли аплодисменты, столько и записали.
Чем чище и гениальнее идея, тем кровавее попытка ее воплощения. «И как один умрем в борьбе за это…» «Это» все время меняется, а борьба продолжается. Каждое поколение, как выяснилось, имеет свою революцию. Как бы увернуться.
Поколение нынешнее… Мы чего-то от молодых требуем, а они, во-первых, ничего не знают, во-вторых, родились позже того, что они должны знать, а в-третьих, не хотят знать. Для них, к примеру, пакт Молотова – Риббентропа, что для меня секретная Эрфуртская союзная конвенция, заключенная Александром I и Наполеоном. С Риббентропом мы как-то разминулись, а что касается Молотова, то тут такое воспоминание. В середине 1960-х, молодые, свежие, нахальные и пьяные, мы с сыном бывшего министра общего машиностроения СССР Петра Горемыкина Вилием проводили свой незатейливый интеллектуальный досуг в Жуковке, на их даче. Тогдашняя Жуковка хоть и стояла на той же Рублевке, представляла собой нормальные подмосковные дачи с небольшим перепадом комфорта у министров и обычного населения. Рублевка до сих пор прорезана веткой железной дороги, и мы переходили через это железнодорожное полотно в соседний поселок, где, кстати, находилась легендарная дача Ростроповича и Вишневской, на которой позже они приютили Солженицына. В Жуковке была дача Вячеслава Молотова, и он регулярно совершал пешие прогулки. Мы по безапелляционному нахальству здоровались с ним и даже пытались присоединиться к его прогулке. Вячеслав Михайлович был молчалив, на общение не шел, но на второй или третий раз стал снисходительнее и разрешил нам прошвырнуться с ним по аллее. О чем мы говорили, не помню, точно не о пакте Молотова – Риббентропа, но говорили о чем-то, и сегодня я могу с некоторой опаской, но все-таки с внутренней гордостью для сведения молодого поколения сказать, что я гулял с Молотовым.