— Ты хочешь сказать, что?..
— Я не мог знать… Получаю первую телеграмму с сообщением… Фло… Пойми… радость моя.
— Что ты написал в телеграмме?
— «Жду с нетерпением… Счастлив…» и подпись: «Рене».
Она медленно опустила руки, приоткрыв грудь, и, прислонив голову к косяку двери, начала плакать. Рене подошел к ней.
— Оставь меня, — пробормотала она. — Все кончено. Зря я уехала.
— Но что изменилось?
— Все… все…
Жестом наказанной девочки, взволновавшим Рене, она вытерла глаза.
— Фло… Подожди… Иди сюда. Успокойся. Попробуем разобраться.
Он довел ее до кресла и усадил себе на колени. В этот момент он любил ее так сильно, что даже не хотел ее.
— Твоя записка и моя телеграмма, — начал он, — разумеется, все это плохо. Я, конечно, совершил ошибку. Уехав от него после взрыва виллы, ты поступила правильно. Ты устала от жизни с ним… Но если он подумает, что ты бросила его, чтобы лететь на свидание как раз в тот момент, когда на него напали, то он вправе предположить, что ты… Ах! Как не везет!
Он покрывал легкими поцелуями глаза, из которых лились слезы. Гладил ее обнаженное тело. Никогда они не были так далеки друг от друга.
— Но ведь вернуться невозможно, — проговорил он.
Она обняла его за талию, выпрямилась.
— Ты это сделаешь для меня?
Потом снова бессильно откинулась, заранее капитулировав, а он принялся размышлять, рассеянно проводя губами по ее мокрым щекам.
— Когда, ты сказала, он возвращается?
— Самолет прилетает в Орли около двадцати двух часов, точно не помню. Но какое это теперь имеет значение?
— Это нам дает… подожди…
Он откинул рукав и посмотрел на часы.
— Сейчас чуть больше половины первого ночи… у нас около двадцати часов.
Она встала, надела до конца пижаму.
— Все это бессмысленно, — произнесла она с неожиданной твердостью в голосе. — Оставь. Ты очень мил.
Именно это слово могло разбередить старые раны, удерживая его на расстоянии, как постороннего человека, от которого хотят вежливо избавиться.
— Фло… Мне с тобой просто не везет… Разве я мог подумать… Но повторяю, у нас впереди почти целый день… Конечно, о самолете нечего и думать. Все забронировано на недели вперед. А на поезде в твоем состоянии… Но у меня машина — «Ситроен-ДС». Фло, послушай серьезно. Глупо не попробовать. Можно успеть. На все уйдет двенадцать или тринадцать часов, с учетом заторов. Видишь, ничто не потеряно.
Слышала ли она его? Глаза ее смотрели в пустоту, как у человека, которому непреодолимо хочется спать.
— Ты его знаешь, — чуть слышно произнесла она. — Он выяснит, откуда ты отправил телеграмму, и не замедлит вычислить тебя. Он способен на все. Заведет дело. Приложит туда мою записку и твою телеграмму. Потом наведет справки. Выкопает что-нибудь против тебя и будет использовать информацию… И каждый день за столом или вечером, в спальне, будет рассказывать мне: «Кстати, о твоем любовнике… узнал такое… Не везет тебе с любовниками…» Любовник… Любовник… и так без конца… А ведь ему известно, что это не так. Я с ним играла честно. Не я виновата, что ему нравится жульничать.
Она глубоко вздохнула, повернулась к Рене и грустно улыбнулась.